УГ. Мариничева. Я оставлю тебе
Источник: Учительская газета, Москва
Дата выпуска: 04.03.1997
Номер выпуска: 8
Заглавие: Дары от Ольги Мариничевой
"Я оставлю тебе..."
Вместо завещания
...Я живу среди вас,
Среди вас и уйду.
Отлетающим ветром
наполню зарю.
Вместо слова "Прощай",
Вместо слова "Люблю"
Колокольчик хрустальный
Я вам подарю.
Все кругом мрут (я не о войне, а о тыле). Я им говорю: хорош умирать,
мужики, скоро здесь никого не останется, все там соберетесь. А нам тут как?
За здоровьем следите, курите меньше и, Бога ради, ну хоть чуть-чуть
поменьше работайте!
Стыдятся. Вздыхают. Глаза опускают. И опять за свое: газеты делать, законы
сочинять, педагогику двигать, школами руководить... И дым столбом. В
больницах, в реанимации, под капельницами - все равно работают, а их
соратники то и дело в палату шныряют, прячась от медсестер.
Я злюсь:
"Учтите, - говорю я им в начале прошлой осени,- я с вами в вашу общую
братскую могилу не пойду, я вам даже цветочка на могилку ни одного не
посажу, даже и не надейтесь!"
А Симон Львович Соловейчик, главный редактор газеты "Первое сентября",
смеется:
"А мы тебя туда с собой и не возьмем!"
Накаркала:
Не взяли...
дин за другим осенью прошлого високосного года ушли Олег Семенович Газман,
педагог и ученый, и Симон Львович Соловейчик. Оба некролога не были
озвучены по телевидению. Газетчик, тем более главный редактор
педагогической, а не политической газеты, - это же не телезвезда... Хотя
обидно немного, что телезрители так и не узнают, что, как в
тележурналистике России, номером первым был Влад Листьев (это теперь всем
известно), так и в газетном деле - Симон Соловейчик, что тоже стало ясно в
нашем кругу после его смерти. Недаром у меня как-то родилась строчка:
"Смерть - добытчица смысла".
Ну а о кончине педагогов тем более не принято широко оповещать
общественность, даже если это такой талантище, как Олег Газман. Но -
массовая же профессия! То ли дело видные деятели литературы, искусства,
политики, большой науки...
вот тут я бы поспорила: люди того круга, о которых я пишу вот уже третье
десятилетие, могли бы стать потрясающими актерами, режиссерами, музыкантами
- их одаренность плещет через край. Но они просто поняли то, что еще в
начале века понял певец Большого театра Станислав Теофилович Шацкий, когда
вместе с женой, тоже актрисой того же театра, и группой единомышленников,
людей большого искусства, резко бросил блистательную карьеру и ушел
работать к детям - беспризорникам.
...А знаете, как называет свои совершенно волшебные песни и
блистательно-талантливую прозу известный бард, он же педагог Юрий Устинов?
"Отходы производства". И в этом нет никакого кокетства. Он - Мастер. Он
умеет мастеровито растить детей. А все остальное - "отходы производства".
Переполненные залы песенных фестивалей на его концертах нужны ему были
только для того, чтобы зарабатывать деньги на детские летние горные
экспедиции. Но теперь при нынешних ценах на продукты и снаряжение это
мизерные доходы, так что гастроли он прекратил.
то я к тому, что я горжусь тем, что судьба ввела меня в круг этих
блистательных людей, сознательно отказавшихся от славы, оваций, юпитеров,
хотя очень многие из них имеют для всего этого вполне реальные основания.
Но они тоже поняли то, что еще в начале века понял Шацкий: ни один самый
ошеломляющий успех, ни один самый восхитительный спектакль так не
потрясает, как лучик робкой надежды, вспыхнувший в затравленных глазах
чумазого мальчугана в ответ на твои слова, твое прикосновение. И нет
высшего дара, и нет высшего доверия, чем рука ребенка, тихо вложенная им в
твою ладонь. (Конечно, только если ты сам призван и лучик этот зажечь, и
ладошку всем сердцем ощутить).
верю: в новом тысячелетии самые высокие конкурсы будут в педагогические
вузы, но и принимать абитуриентов будут совсем другие люди, и руководить
высшей и средней школой - тоже другие. А учиться там будет потруднее, чем
нынче на мехмате или физтехе МГУ, а попасть - не легче, чем в актеры.
Вот тогда-то те, будущие, сами и раскопают по подшивкам газет, по тоненьким
книжечкам (толстые книги большинству из этих людей писать было просто
некогда)... - фу-ты, простите, я и забыла, что незачем будет им рыться в
пыли архивов, у них у всех уже тогда будет Интернет! Ну вот, тогда-то они
сами и свяжут воедино те прорывы, те открытия в области человековедения,
которые были сделаны в России кругом этих людей во второй половине ХХ века.
Свяжут - а затем уже сами без труда вычислят и сам круг этих не очень-то
известных в своем веке подвижников, для этого у потомков и своего ума
хватит.
Может быть, еще и поэтому никто и никогда в этом моем кругу вовсе не думал
ни о каком таком бессмертии в памяти потомков - ну их, потомков этих, сами
разберутся, а тут и без этой славы хлопот полон рот с их юными пока
предшественниками, которые буквально шагу ступить этим людям не дают,
гроздьями на них висят, будто те медом намазаны. Оттого-то эти взрослые с
будущим накоротке.
еще раньше ушли Володя Матвеев, Виктор Малов, Таня Миледина... Нас можно
назвать кругом реформаторов школы, коммунарским братством - не важно. (В
советские времена в реакционных кругах школьного отдела ЦК КПСС и Академии
педагогических наук СССР нас называли мафией педагогических публицистов и
педагогов).
А важно то, что круг этот редеет. И я уже начинаю чувствовать себя
специалистом по некрологам, ловя себя на мысли при очередной встрече: что
же самое главное вот в этом дорогом и еще живом лице, вон в том?.. Чтобы не
забыть написать потом. Типун мне на язык!
Тогда я переключаюсь и для разнообразия начинаю задумываться о собственных
похоронах - ведь все самой надо заранее продумать и оставить четкие
инструкции, иначе устроят рев, а я терпеть не могу, когда ревут. Нет уж, не
надо мне тогда никакой панихиды... Может, это кощунственно, но я рада, что
я их, моих любимых, мертвыми так и не видела (болела во время их похорон),
кроме Володи Матвеева... И правильно, что не видела. Потому что смерть -
это неправда. Ведь сказано в Писании, что Иисус, сын Божий, своею смертью
смерть попрал. А кому же еще верить, как не Ему.
от они и остались у меня в памяти: веселые, живые. Я так и говорю
по-прежнему: "К Симе пошла". То есть в редакцию его газеты, которую он
завещал сыну Артему. Но все равно - к Симе. Жаль только, у них там теперь
без него такая суета, что кофе никто не предложит. А Сима всегда предлагал.
И обедом кормил. Кончилась моя лафа...
В памяти осталась - теперь уже навеки - последняя встреча: он тогда после
очень долгой болезни вдруг неожиданно для всех поднялся, встал, ожил, по
три статьи в номер стал писать и даже в редакцию приехал. Я пришла с
очередной заметкой, он, как всегда, заказал для меня кофе, а сам сразу по
нескольким телефонам бодро и четко разговаривает, статьи от сотрудников
принимает, знаками передо мной извиняясь. А я ему говорю: "Ничего-ничего,
ты не отвлекайся, я вот просто тут сижу, кофе пью, на тебя гляжу, как ты
работаешь - и радуюсь". А он мне в ответ - с улыбкой: "И я тоже просто
смотрю на тебя - и радуюсь!"
Вот эта картинка и есть моя правда, моя реальность: напоследок с радостью
глянуть друг на друга и - до встречи! Так говорили друг другу, прощаясь,
блистающие чайки в повести Ричарда Баха "Чайка по имени Джонатан
Левингстон", когда кто-то из них исчезал, просто переходя в следующее,
высшее измерение полета. Хоть и трудный то был переход... Ну а до той поры,
до той дальней и неведомой нам встречи - чем жить? Чем занять руки и душу,
чем спастись от неизживной тоски?
Мы - детские работники, мы любим не только работу, но и игру, она спасает.
Даже когда ночью все эти смертные мысли в голову лезут. Мой друг и коллега
Валера Хилтунен недавно сказал: "Я тут как-то уснуть не мог, слонов считал,
потом надоело, стал считать, сколько людей ко мне на могилу придет,
досчитал до 252 человек и уснул".
А я вот решила... завещание составлять. Не всерьез, вроде понарошку, но и -
по правде. Это ведь самое интересное в книгах и фильмах: кому что ушедший в
мир иной оставляет тут, на земле. Вот как Мэйсон, например, из недавней
серии вечной "Санты-Барбары".
А так как у нас в России опять возрождена частная собственность, то и
завещания будут приобретать все большее значение.
Когда, например, нам с коллегами по "Комсомолке" удалось приватизировать по
нескольку соток земли с ветхим домиком (бывшее издательское дачное
хозяйство), то я заявила моему шестилетнему племяннику Феде, что раз тетя у
него теперь собственница, то дачу эту я ему лично оставлю в наследство.
Прошло довольно много времени с того разговора, и вот как-то раз,
возвращаясь с ним с речки, я от нечего делать стала перечислять: все свои
архивы тебе оставлю, и книги, если успею издать, и дневники... Федор
терпеливо и внимательно слушал, но в итоге это дитя времен приватизации не
выдержало и возопило: "А дачу?!!" - "Ну уж это само собой!" И мы оба
рассмеялись.
от такая игра мне подходит: в завещание. Только прижизненное. Я люблю
делать подарки - и зачем же надо ждать последнего часа, чтобы, вскрыв
пакет, объявить "последнюю волю"? К тому времени еще что-нибудь под рукой
заведется, но и сейчас у меня много даров и много друзей. Правда, кроме
дачи и квартиры, мои дары в долларах, как и в рублях, практически не имеют
никакой ценности - так, чепуховина всякая, засохший цветочный сор,
стекляшки, самодельные рисунки и прочий вздор... Но за каждой вещичкой -
чьи-то судьбы, мои мысли... Поверьте, сердечного золота за этими вещицами
много стоит. Я просто богачка неслыханная.
Кого люблю - тому дарю. Пока живу - дарю. Дарить для меня - это как дышать.
Итак, как в песенке поется: "Я оставлю тебе эхо лестниц и шорох шагов"...
Но конкретнее об этом уже в следующий раз.
Письмо авторам
|
