Гричер, главки 50-59
ФОТО №50
Перед спуском под воду боевые пловцы - предтеча будущих спецназов и «Альфы». Сидят, ждут команды и думают каждый о своём…Готов поклясться, что даже самым смелым фантазёрам - тогда в семидесятых, не виделось будущее…
А всё потому, что не с пустыми руками пришли мы ставить привычный ход жизни с головы на ноги- достигли не малого, а перестраиваться враз ой, как трудно! Особенно когда команда дана не четкая…
Уж так случилось, что мне, беспартийному «большевику», довелось больше четверти века крутиться не только по обкомовским кабинетам, но и по коридорам власти, да столовым Кремля. С многими деятелями до перестройки, перестройки и постперестройки меня познакомил комсомол.
Серым нижне - тагильским утром я прибыл в город металлургов и танкостроиелей. Воздух пах не сосной с окрестных гор, а окалиной, ржавчиной и формовочной землёй. Городской котлован желтел серными дымами. В горкоме комсомола я подружился с уважительным парнем - Виктором Илюшиным. Виделись мы на съездах, пленумах и в редких командировках на Урал. Перезванивались и знали друг о друге немало. Виктор не осуждал моих сердечных дел в уральском регионе, а узнав о рождении сына поздравил яшмовой поделкой. Помню Виктора в свердловском горкоме партии и обкоме.
Там-то он познакомил «Комсомолку» с обладателем детской улыбки и седеющей шевелюры - Борисом Николаевичем. Ему, Виктор был верен во всём. Только когда схватившегося за сердце, белого, как полотно Ельцина попёрли с трибуны и всех секретарских постов с пайками и машинами, я встретил
Виктора в «предбаннике» ЦК КПСС. В ответ на моё недоумение, он тихо сказал:
-«Пришлось на время расстаться. Для нашего дела необходимо иметь своих людей в этой конторе».
Белый дом на Пресне. Хасбулатов торопится открыть свою газету «Россия».
Мне светит отличное место члена редколлегии по иллюстрации. В коридоре Против руководящих дверей вижу имя Илюшина. Сидим, пьём чай. Виктор слушает мои великолепные планы, скептически качает головой.
-« Илья, не молоды вы, чтобы родную «Комсомолку» на хасбулатовский «прожект» менять.»
Я с легкой руки Виктора не раз снимал Бориса Николаевича, тогда человека простого и доступного. А потом Виктор не выдержал конкуренции…
Ждут приказа подводные бойцы. Думают о своём. Работа у них и сегодня не сахар…А впереди для их сыновей, Афган и «черный тюльпан» - любимый цветок руководителей до перестроечной Родины.
***
Признаться, как и большинство мальчишек, я любил оружье. Правда, в те далёкую пору, мне оно было доступно. Впервые взял в руки «драгунку» Мосина, наган и маузер на съемке кинофильма «Щёрс».
Мы жили во дворе киевской киностудии и все мальчишки постоянно околачивались на «натуре» и в павильонах. А там усталые актёры и массовка не особенно бдительно следили за реквизитом. Во всех стволах у казенной части были просверлены дырки. К стрельбе оружье кино - непригодно.
В авиашколе курсанты, вооруженные карабинами, караулили склады и старые самолёты. Молодых люто мордовал старшина Нечипоренко. Придирками он старался продлить себе индульгенцию от фронта. В один из дней, когда ночные караульные спали, мы выкинули в отхожее место три затвора от карабинов. «Карнач» Нечипоренко угодил в штрафбат. Восемь лет мне довелось прослужить с «ТТ» на поясе. Главная забота была, чтобы не обронить и сохранить от жулья громоздкий пистолет. Говорят «ТТ» снова в моде – у нашинских гангстеров…
Стрелять приходилось с воздуха из крупнокалиберного пулемёта. Так-что свои жертвы представлял смутно. С фронта привез германский трофей- мелкокалиберку «Манлихер». За три года в геологических экспедициях изничтожил столько уток, дроф и куропаток - кекликов, что возненавидел всяческую охоту.
Ружьё приобретенное в Ижевске возил с собой в багажнике и исправно чистил. «Человек с ружьём» - звучит гордо!
ФОТО №51
Суматошный ветер гуляет над рекой, свищет в решетках, бьется о гранит Набережных. Одетая камнем стоит ледяная Нева. Бледное солнце выплавляет из влажного дыхания ветра морозные иголки. Зябко. Брр, как зябко! А Агате в природном тулупе все нипочем, особенно если рядом есть два обожаемых существа: «Валя, хозяйка-кормилица и маленький Саша- её игрушка или даже
сынок. Он такой хорошенький. Когда шубку снимает, маленький и жалкий. Саше Агата позволяет всё. Пусть по носу хлопает и за уши тянет, пусть ездит верхом… Самые счастливые дни у Агаты - Валины выходные- дни дальних прогулок по улице, пахнущей псами. Особенно Агата любит это место. От соседних ворот завода тянет новогодней кислятиной- шампанским. Здесь в вечном карауле застыли такие похожие на неё звери. Исполненная Сан – Бернарского достоинства, Агата не позволяет себя обнюхать или первой протянуть лапу дружбы. Каждый раз Агата садится рядом с изваянием и терпеливо ждёт. А чугунный идол холоден в своих эмоциях, как и подобает
привратному стражу- царю зверей. Нам жаль Агату. Ведь она так одинока в человечьей стае. Кроме чугунного льва, ей все - только шавки на набережной Невы.
***
Мало, кто знает, что совсем рядом с Москвой бывают белые ночи.
Севера - Восток Тверской области. Летом до двенадцатого часа сумерки, а в начале третьего уже почти светло.
Я человек утренний: по вечерам думаю о всем бренном, а с рассветом вскакиваю будто душ принял - свежий и жить хочется, не смотря на ночные страхи. В деревне, будто по свистку, вон из дома и с оглядкой под ноги, чтобы не потоптать ползучих тварей между грядами, толкусь по огороду. Страсть, как любопытно увидеть, попробовать натощак, что за ночь подросло.
Тут тебе и пупырчатый огурчик- эдакий мальчик с пальчик, помидорчик сердечком, благоуханная клубничка, горстки красной, белой, черной смородины, напитанная медовым соком малинка и кислинка ежевики… Напоследок, чтобы сохранить интерес к завтраку, макаю в бочку с водой репку и кудрявый стебелек сельдерея. Вслед за мной потягиваясь после ночных бдений неспешно переступает у мытый росой верный Максик. Кот, как известно, отсыпается днем – потому, как добрый хищник. Огурец и малину его душа не приемлет.
ФОТО №52
«На Кавказе есть гора - вай какой большая»,- поётся в старой застольной.
Известность горы Стрежимент сродни Казбеку. Обе вершины на этикетках. Только в отличие от папирос, стрежиментовы символы покруче. Скрещенные Пистолеты и чернильница с гусиным пером. Может намёк на известное письмо султану? Хотя терское казачьё туркам грубых посланий не подписывало. Тогда может предвидение чеченских перестрелок и переговоров? Гора Стрежимент на
Ставрополье невысока и славится не снегами, а травами-эндемиками. На травах настаивают водку, известную лишь партийно-советским работникам, иностранцам и редким гурманам. В бытность свою руководящим комсомольцем, известный борец с алкоголизмом М.С. Горбачев наливал
«Стрежимент» гостям, да и сам не брезговал. Была даже комсомольская «домушка» на границе с Краснодарским краем для приёма внутрь, среди ковров, в прохладе пруда с лебедями. Вот там – то мне довелось впервые отведать знаменитый казацкий суп – шулюм, на закусь к «Стрежименту».
Юрий Черниченко тоже знавал Михаила Сергеевича с далекой стрежиментной поры. Опальный тогда «правдист», дока в теории нелегкой крестьянской доли:
Слушал, поправляя, да наставляя по возможности, будущего первопроходца новой эры. Вот и в девяностом году, первыми взялись мерятся на кулаках президент СССР и председатель Крестьянской партии России. Примерялись-мерились, да , видно, без «Стрижемента» дело не шло.
Как-то довелось видеть Горбачева с женой и внучкой в Тель-Авиве. Михаил Сергеевич по прежнему витийствовал. Раиса Максимовна оглядывала зал. Кивнула мне. Я подошёл, приложился к руке:
-«И вы здесь? С внучкой запечатлейте в святом краю!»
-«Вы, что это целоваться лезете?»- громовым шепотом, рявкнул посольский
человек. – « Что всё не унимаются?» -Раиса грустно взглянула на поборника нравственности. Запечатлеть чету у Стены плача я не смог. Не нашлось места в машине…
***
О друзьях – товарищах…Сказать можно много или совсем не много. Права жена Валентина, говорящая мне постоянно:
-«Это все у тебя товарищи, а друзей у людей, всего ничего - раз, два и обчёлся».
И впрямь перебираю знакомства – дружили вроде бы не разлей вода, а чтобы остались по жизни, таких чуть. Были армейские друзья Гена и Виля – их давно нет. Славы Голованова, Славы Францева, Джондо Натрадзе – нет… Дружили семьями с Володей Борученко - от «старлея» до генерала погранвойск, теперь найти не могу…Только смешные истории в памяти от героев «Комсомолки» и остались:
Скромный молчун Сидорин, командир подлодки. Всплывает невдалеке от некого африканского государства, докладывает Москве своё местоположение, а ему шифровка:
-«Идти не домой, а в гости – представлять советский флот!»
-«Никак нет, невозможно представлять флот державы в дранном обмундировании, с ржавым корпусом!»
-«Приказы не обсуждают…»
Так и подвалили к стенке порта, экипаж во «фрунт» по всей длине лодки. Впереди Сидорин с орденом «Красного знамени» на нижней рубашке. Ему местный вождь африканскую звезду цепляет, а сам на моряцкие кальсоны косится. Все в разовом белье, зато новом…
ФОТО №53
Кто знает от чего главный вред Московскому Кремлю происходит?
От сизарей-голубей диких. Денно нощно они гадили на исторический белый Камень и скрепленный гоголем – моголем красный кирпич. Долго ли коротко думали чекисты, советовались, как быть с гуано. Выход пришел одновременно
сложен и прост- Кремль от напасти, должны спасти соколы. Даже должность соколятника, в отличии от царёва сокольничего, заведена. Поутру, когда Кремль пуст по брусчатке вышагивает парень в комбинезоне. На согнутой руке сыромятная рукавица до локтя, а на ней впился когтями сокол. Завидит солдат голубей – снимает соколиную шапочку, и неповоротливым красавцам конец. Впрочем голубиные стаи, что крысы, - не в Кремле, а на помойках за комерческими палатками. Им там вольготнее и сытнее. На смену
голубям в Кремль слетелось вороньё. Птицы хитрые, нахальные, сильные. Тут уж соколу невпролаз. Эта фотография почему - то была воспринята тогдашним начальством, как нежелательный символ. Стояла она битых два года на редакторской полке. И вдруг я увидел её во всю ширь первой полосы. Осенью 1993-го, когда в Москве стреляли. А потом печатали ещё и ещё. Может и впрямь вороньё над Кремлём – символ?
***
Тупо смотрю на книжную полку. Уж больно не хочется читать новомодные детективы. Беру Олешу. «Три толстяка» – литература вроде бы детская, ан и взрослым не вред перечесть…Вспомнил Юрия Карловича, его верного собутыльника Веню Рискинда – закадычных друзей моего отца. Забыли Веню, а он остряк со стажем. В 1933, когда пришло время первых чисток его исключили из партии. На вопрос:
-« Кто такие отзовисты, он ответил, что всю жизнь безуспешно гадает, кто они…Про Маньджу -Го доверительно сообщил, что это император Японии.
Молотова он знает, но раз задают такой вопрос, то дело его плохо…»
Отличный сценарист Рискинд заявил:
-«разница между им и голивудским сценаристом Рискиным в том, что у одного лишние «д», у другого - лишние миллионы».
В 1937 году в нашем доме всё чаще звенели стаканы. Пили не с радости, но разве семье оттого было легче?
Весной !951 года, впервые в гражданском, фланирую по Броду – теперь снова Тверской. Меня берут под руки - Юрий Карлович, Веня:
-«Пошли сынок, папу Гришу помянем!» В дом, украшенный рифмой Маяковского о «Моссельпроме» мы идём через дежурный гастроном «Три поросёнка», что у Никтских ворот. В время посиделок я трижды бегаю туда за
«боезапасом»…Вскоре я убыл на зароботки в Казахстан. Уже зимой снова встречаю похмельный лит. дуэт – Веню и Юрия Карловича. Они затаскивают меня в кафе «Националь». Веня заказывает «царский» стол. Я с тоской думаю
о своих зароботках:
-«Плакали мои денежки!» Но платит Веня. Юрий Карлович удивленно щурится: -«Вы, что Веня, взяли сберкассу в Лаврушенском переулке или наконец нашелся американский дядюшка?» Не дрогнув бровью, Веня отвечает:
-« Ах, всё ваша аполитичность, писатель. Не читаете Вы, газет…
Правительство СССР, по личному указанию Молотова, распорядилось немедленно возвратить мне, как ближайшему родственнику дома Романовых, царские долги…» Юрию Олеше не пришлось при жизни насладится заслуженным благополучием. Все денежные переиздания «Трёх толстяков», кинофильм, спектакль случились уже «постфактум»…А про Веню Рискинда - «комете не из этой жизни», помнят лишь те, кто его знал, а нас почти не осталось…
ФОТО №54
Эх, Маринка, Маринка – деревенская тростинка. Где ты теперь и где хромой жеребец Мальчик- твой вечный безотказный личный транспорт?
Маринка, дочка Седьмого, не жила, как Золушка, а существовала сама по себе, как заблагорассудится. Летом за ягодами, осенью за грибами, зимой на Мальчике верхом в Клюкино – там магнитофонные танцульки с трактористами.
Седьмой пил, но не буянил никогда. Подавал после подработки у бригадирши Верхнетроицкого совхоза. Раз в неделю приезжала в Сетки хлебная лавка, и тогда принаряженная Маринка являлась без Мальчика, но с семейным рюкзачищем. Там в очереди, на Маринку положил глаз деревенский новосёл Анатолий. Новосёл был не молод, не высок, лысоват, но очень импозантен в импортной курточке. Благоухал он лосьоном и водочным свежаком. Анатолий
купил за доллары домину- бывший сельмаг- и маялся мыслями с чего бы начать помещицкое житьё – бытьё. Доллары и изжога постоянно жгли ему душу и голову. С Анатольевой легкой и щедрой руки в Сетках впервые увидели «зелёные». Ушлая разводка Клавдия, на досуге промышлявшая самогоноварением, через московскую сестрицу наладила поставку обожаемого
Анатолием германского спирта. Мотоцикл у бывшего москвича не фурыкал, и потому, когда кончался запас «горючки» или долларов, которые хранились в столице, он с радостью прибегал к клавдюхиному буфету и кредиту. По вечерам в магазине играл магнитофон, а иногда хлопали выстрелы- Анатолий спьяну набивал руку в стрелковом мастерстве. Маринке наскучила дальняя дорога в Клюкино. Как-то вечером соседи услышали из сеней звонкий голосок.
Анатолий стал благоухать ежедневно, а на закате ходил кругами у дома Седьмого. Короче, Сетки стали судачить о скорой свадьбе. Сосед Витюша многозначительно поднял палец:
- «Заживет теперь Седьмой на Толяновы доллары!»
-«А как же Маринка с лысым?»
-«Отцу поможет. Вон хата покосилась. Да и братан «базеткой» мучается – шары выкатил!»
Но свадьба состоится, видимо, лишь на небесах.
По утреннему морозцу постучался Седьмой к Анатолию. На опохмелку пришел.
Дверь не заперта. Против пригорюнившегося помещика в кресле, развалясь, мужик. Не шевелится дядя. Седьмой глотает своё, а сам на визави косится.
-«Он чё, подавши, может с нами чокнется?»
Молчит минуту Анатолий, отрезает:
-« Не опохмелится. Убил я его…»
Маринку таскали по допросам, но скоро поняли, что спросу с неё ноль. Так и живёт она по-прежнему, только поддавать стала чуток. Всё лета ждёт, чтобы Мальчика выкупать в Медведице. Уж больно грязён стал конь.
***
В холле «Комсомолки» со времен двадцатилетия Победы у стены бронзовая стела – дар бывшего командира разведроты гвардии старшего лейтенанта Эрнста Неизвестного. Он стелу вылепил, а комсомольцы- добровольцы отлили и закрепили на неё имена шестнадцати журналистов газеты не вернувшихся с войны. Место это в редакции святое. Эрнст отъехал в США. В холле затеяли ремонт – и на новой покраске дарственной таблички уже не было…
Потом наш мартиролог постоянно ширился, хотя и на стелу имена не попадали.
В общем правильно не попадали, хотя иные имена достойны доброго слова не только в силу традиции…На армейском МИ-6 сгорел кавалер ордена Красного
Знамени ветеран газеты Карл Непомнящий. Под занавесь афганской афёры, двадцатипятилетний любимец редакции, многодетный, Саша Серетарёв «схлопотал» посмертно Красное Знамя. Он на ходу высунулся с «Никоном» из люка БТРа, а водитель не справился с управлением…Генерал Громов решил «по суворовски»: Секретарёва к награде, водителя под трибунал.
В подъезде дома, где жил деятель «Главмосстроя», бывший комсорг КамАза мой друг Юра Титов, лежал с простреленной головой Володя Комиссаров его «мальчик за всё», а сам Юра «удостоился» четырёх пуль в грудь. Когда они
Приехали в Москву именно я, сдуру, привел их в «Комсомолку» и тогда года на
два, улыбчивый тихарь, Комиссаров осел у нас в фотолаборатории.
За свободомыслие и бескомпромиссность в спорах с мусульманскими
максималистами у двери родного дома расстреляли из «калаша» бывшего лучшего собкора нашей газеты по Средней Азии, обаятельного умницу,
Отохона Латифи. К мартирологу можно смело приписать бывшего секретаря ЦК ВЛКСМ Дмитрия Филиппова «замоченного» в Питере. Журналистам «Комсомолки» беспрестанно приходилось с ним встречаться не только в кабинетах ЦК и в газете, но и на молодежных стройках. Я вместе с Дмитрием в Георгиевском зале Кремля получал медаль…
ФОТО №55
Ходил в Казани трамвай - весь наряженный, расписной. Назывался трамвай «Афганец». Гремящие вагон, по истертым рельсам, водили ребята в
камуфляжных робах. В вагоне на ящиках касс, кроме стоимости проезда,
написаны имена погибших земляков. Пассажиры опускали в прорезь не положенные гроши, а кто сколько может- в помощь сиротам и инвалидам
непопулярной войны. Те, кто «Краткий курс ВКПб» застал- помнят Марксистско -ленинско- сталинский тезис: « Войны бывают справедливые и несправедливые…» Может и так, только уж именно афганская авантюра посеяла в Союзе все то, что и доселе никак не пожнут. Давно не грохочет на стыках вагон « Афганец». На казанском кладбище, куда свозят погибших в
последних войнах, в печальном строю сотни новых могил. Только сменился стандарт :- вместо красных звезд дозволено ставить кресты.
Правда во избежание межнациональных обид татарам и евреям по -прежнему зажигают звезды. Пусть горят, кровавые, по соседству, на вечную память погибшим за интернациональные и иные долги.
***
Что можно сравнить с шашлыком из осетрины обильно сдобренным гранатовым соусом « нар шарап»? Да ничего, поэтому в моём повествовании эта каспийская привилегия упоминается не раз. А ещё виноград «шаны» родом с полуострова Апшерон. Там на черных камнях, в полусотне метров от пляжа, только брось
закидушку- сразу на всех крючках схватят наживку ротастые исполины, черногрязские бычки. На склонах бархана, пониже занесенных песком останков бетонного забора дачи Багирова, зреет ничейный инжир. Неподалёку в Мардакянах, Есенин изменял рязанским мадоннам с черноокой азербайджанкой Шагане, что в коньячных парах, тонким станом своим прочиталась поэту,
персианкой. Вот тут-то у моря мне пришлось испить особого пятизвёздного напитка, бокал в бокал, локоть к локтю с американским двухзвёздным генералом Стаффордом. Конгресс по аэронавтике в Баку надоел генералу и его решили поразвлечь на апшеронской природе в престижном молодёжном лагере «Гянжлик». От Баку недалеко, да и мордашки – заглядение, естественно, чудо – коньяку выделили от пуза. Не буду врать, что генерал меня узнал, но Голованова и, соответственно «Комсомолку» помнил.
Мы немало часов провели с ним в Звездном на пороге проекта « Союз-Аполло». Может быть потому, что за столом нас было всего двое лысых - он отнесся к моим объективам с пониманием и даже симпатией. Бравый генерал махнул рукой на предполётную диету и отдал должное шашлыку и коньяку. Решив будь, что будет -он поднял бокал за красоток и обязался, пролетая над Апшероном, послать с орбиты астронавтский поцелуй. Выпили и не раз, и очень смеялись в тарелки потому, что все русскоговорящие разом вспомнили о попугае, который пролетая над городом Кемерово, посылает всех к такой-то матери…
ФОТО №56
Лязгают дверные замки и запоры. Позади все десять решеток в обычный кирпичный дом. Это не агитпункт учреждения строгого режима, а служебное здание. Здесь живут хорошие мастеровые зеки, здесь комната для свиданий.
Коротко остриженный сорокалетний дядёк умилён донельзя. Завидя фотокамеру, он на мгновение немеет, затем его ручища, в синих разводах Татуировок, вновь гладит голову дочери. Семья зека окончательно получает «добро» на длительное свидание. Муж жена и дочь удаляются в комнату с занавесками на зарешеченных окнах. Там им быть вместе целые сутки. Одни сутки за год, одного года из двенадцати. Если не тысячу «если», которые могут помешать и сокращению срока заключения, и очередному свиданию.
Обнявшись они идут по коридору, и нет им дела до зоны, до всего
постороннего мира, где тихо звенят иглами сосны и шепчет заиндевелая плакучая вязь берёз. А до внешнего мира и там далеко. Зона в зоне – Дантовы круги. Свитая в спираль проволока-колючка, нахальное вороньё на проводах высоченного частокола. Стенгазеты и лозунги – сентенции « Труд облагораживает человека», всепогодные призывы: « Встретим ( выборы, Первомай, Победу ) новыми трудовыми успехами!» Черные ватники с порядковыми номерами, где сердце. Грязные треухи и козырястые картузы.
Руки по швам и ленивое, злоё цыканье охраны. Серые, небритые лица, похожие на картофелины.
Лагерей мне довелось видеть много: и в Европе, и в Азии, но вспоминаю только один – строгий, тот, что километрах в десяти от удмуртской станции Можга.
***
Пусковые установки морских ракет на военном языке звучат совсем мирно - контейнеры. Вот на этом то контейнере, стрелявшем с борта ракетного крейсера « Адмирал Головко», одним щелчком «Никона» я заработал ведро витамина «Ш». Было это на Белом море. Оно и впрямь белое-белое, Белой ночью, да ещё в молоке тумана…Корабельные артиллеристы- ракетчики задавались, заводчане и ученые волновались.
По утру предстоял первый испытательный пуск модернизированной ракеты «вода-вода». Ей было велено, пролетев до заданного квадрата двести километров, найти и поразить дрейфующую баржу-самоходку.
Как и положено на время пусков, всех попросили за броню. Исключение сделали кинооператору ВМФ и фотокорреспонденту « Комсомолки».
Подробным инструктажем объяснили возможные пути «отхода»
в случае аварии. Рёв движка описать не возможно, да и короток больно.
Что-то бабахнуло, поперхнулось, выскочило и кувыркнулось прямо под корпус « адмирала». Я сдуру успел нажать на кнопку. Оператор, морской профессионал, почуя нештатную ситуацию не стал тратить плёнку. Возникший вопрос: «Кто виноват»- мог, объективно, решить только снимок. Условия для проявки отличные – гальюн с умывальником. Я проявлю, сушу вентилятором, печатаю, а начальство в трюмной неустроенности, под дверями переживает. Наконец всё ясно- один из двух стартовиков не дал огня. Честно заработанное ведерко витамина я поделил по джентельменски: пополам - тем и этим. А витамином «Ш» на военном флоте зовется спирт, предпочтительно не
свекольный, а хлебный ректификат…
ФОТО №57
Отстучали отбарабанили и новым символом эпохи стали не парадные кимвалы с цимбалами, а плачь, да выстрелы под гудки джипов «Пажеро», нищета и пьяная похвальба краснопиджачных. Есть ещё противоречивые речи и заявления думских «дьяков»- лучших сынов и дочерей многострадального чемпиона по терпению, необъятной страны.
Не подумайте, что я плачу о прошлом! Уж кто- кто, а специальный корреспондент центральной газеты, весь в разъездах и разлётах всё видел, всё понимал, но зачастую отмалчивался, как немецкая овчарка. Хочешь кушать - молчи, не кусайся. Подкусывать конечно можно, но не до крови, только зубы показывать. Итак уже «нолит стакан», бухает барабан – идёт праздник, как все совковые, со слезою на глазах. Почему сморщился ветеран? Почему рищуренный глаз вдаль смотрит? Видит ли он то, о чём говорено- переговорено, а всё недоговорено, и вспоминается, да вспомнится ли?
Наш ветеран не утопист, да и город Волгодонск построенный зэками, не «Город Солнца». Итак, барабан отбивает такт, гремит марш победителей. Всё хорошо в
краю ростовском у самого рукотворного Цимлянского моря, где где на крючок с мамалыгой клюёт бронзовый лещ, а в сети попадаются сомы весом под центнер. Расправил грудь ветеран, гордится своим «Атоммашем», красным игристым «Цимлянским». Но отстучали, отбарабанили, осталось лишь дорогущее «Цимлянское» на экспорт и может лещи, а «Атоммаш», так и не родив реакторы, отдал Богу душу. Как БАМ, как целина, как реки повернутые
вспять…Надеюсь, что жив и здоров курилка, старый барабанщик пьет свой стакан и, щурится на внуков и правнуков. Им самим выбирать цвет пиджаков и наживку на лещей.
***
-«Помню подумал тогда: пусть флагом любуется высокое начальство и разные тыловики. Видать не понимал я, политического значения тожественного водружения знамени. Думал, - главное взять рейхстаг, а кому доведется привязывать не важно…»
Около полуночи в рейхстаг добрался полковник Зинченко…Я привожу слова бывшего комбата 756 полка 3-й ударной армии Героя Советского Союза Степана Неустроева, рассказанные мне для « Комсомолки» на каменистом клочке севастопольской земли - огородике отставного полковника и его жены Лиды, незадолго до кончины Неустроева в 1998 году. Не нашлось герою места у памятника героям Севостополя, не нашлось последнего успокоения на Поклонной горе.
–« Полковника интересовало знамя. Я попытался объяснить, что знамен много…Флаг Пятницкого установил Пётр Щербина на колонне парадного подъезда, флаг своей роты Ярунов, выставил в окне выходящим на Королевскую площадь. Флаг третей роты…Я доложил, что флажки ротные, взводов м отделений украшают позиции солдат в рейхстаге.
Когда выяснилось, что специально подготовленное знамя № 5 забыто в штабе полка, Зинченко вызвонил оттуда двух разведчиков Егорова и Кантарию. Они принесли знамя и, со второй попытки, под командой лейтенанта Береста, солдатскими ремнями привязали знамя на фронтоне над парадным подъездом
Рейхстага… Даже сейчас, через годы после 30 апреля 1945, всё думаю, а не велика ли слава, отданная приказом всего двум людям, когда труд- то был коллективный»…
Ну кто бы тогда в !998, взял на себя публикацию этих фактов?
Да и сейчас, нужны ли они…
ФОТО №58
Вот уж не знал, что бывают аплодисменты - «захлопушки». Видимо их изобрели в Кремлёвском Дворце съездов специально для Андрея Дмитриевича.
Он стоял на трибуне у выключенных руководящей рукой микрофонов и вглядывался в зал. Раздраженный Горбачёв, приказным тоном, просил депутата Сахарова покинуть трибуну. А тот, всё же дочитал листок заявления и, сгорбившись, устало прошёл к своему месту. Зал, топал ногами, улюлюкал,
свистел…Как могли «народные витии» понять, простить?
-«Этот академишка утверждает, что нашим парням в Афгане, войнам-интернационалистам, крепко доставалось от собственных снарядов и бомб.
Доставалось и не раз, сам по Отечественной знаю. Вот только трофеи не для всех, а уж бед на войнах сполна хватает. С трибуны Сахарову были видны:
Сумгаит и Тбилиси, Вильнюс и Сухуми, Карабах и Чечня…Он не знал, что делать, но видел далеко вперёд и предупреждал…Злость распирала Горбачева.
После выступления инвалида-«афганца» Червонописского он объявил внеочередной перерыв.
В буфете мне посчастливилось занять место за столом. Поставил кофр с аппаратурой рядом с чьей-то папкой и бросился за слоёнными пирожками для дома, для семьи. Вернулся с пакетом, а рядом на пустынном островке буфетнойплощади распевает чаи большеголовый, лысый человек- Сахаров с трибуны. Я
растерянно поздоровался. Тот близоруко улыбнулся и проскрипел в ответ :
-«Приятного аппетита!».
В коридоре «Комсомолки» я напоролся на Главного. Владислав Александрович без обиняков потребовал не тянуть на страницы газеты Сахарова. Ткнул пальцем в потолок: -«Звонили и не раз!» А через пару дней недавнего нижегородского узника свезли в Дворец молодёжи на Комсомольский проспект.
Прощаться приходил сам Горбачёв. Соболезновал Елене Боннэр…Правда, вернуть три Золотых звезды Героя, отцу советской водородной бомбы, первый и последний президент СССР, впопыхах забыл. А со мной снова говорил Главный:
-«Илья, ты повнимательнее разберись в плёнках. Найди Сахарова
повыразительнее. Надо же, такого человека погубили! Будем освещать биографию».
***
В августе 1990 из Америки возвратясь, услышал, о скором праздновании объединения Германии. Празднества состоятся, кажется, первого октября.
В Берлине. Пишу на редколлегию: - «…в 1945 Берлин брал, нынче прошу командировать меня для сдачи…» Послали на неделю. По прошествии времени признаюсь: взятие, куда как веселее, объединения. Стену между Западом и Востоком сломали год назад, энтузиазм иссяк, теперь гуляли лишь любопытствующие. У Рейхстага рынок - переодетые в цивильное прапорщики и офицеры группы Советских Войск в Германии торгуют, заслуженными отцами и дедами орденами, мундирами при погонах и знаках различия. На асфальте навалом вымпелы знамена пионерские, трудовые, боевые. Невольно вспоминаю Красную площадь в первый День Победы! Мой «стон» с фотографиями был напечатан в «Комсомолке». В редакцию пришла вырезка из газеты группы войск, от группы товарищей, где не опровергались факты торговли боевым прошлым, но высказывалось категорическое сомнение в моём праве писать о войне – « потому -что такого рода людишек на фронте не было!» Редакция хотела махнуть рукой - на Арбате уже вовсю шла торговля наградами. Но торговать у Рейхстага, на земле орошенной кровью Советских Воинов? «Это тоже, что печь картофель на Вечном огне» - таким был ответ редакции.
ФОТО №59
Наш сосед справа, Алексаныч, осенью часы потерял. Надел на руку новые часы и пошёл совхозный овес воровать. Голыми руками они с Михайловной натёрли намедни пять мешков. Всё, говорят, для детей, для внучек…В азарте легкого обогащения Алексаныч не заметил, как лопнул часовой браслет. Горевал дед ужасно. Ходил смурной и всё ждал пока снег сойдёт. По весне снова перерыл все поля. Но тщетно. «Малёк», сосед слева, у недалёкой лужи заметил обломок браслета. Разговоров было на всю деревню! Алексаныч удвоил поиск: грязь лопатил, ворошил…
У меня двое часов. Одни новые, другие, такие же, как его. Надел я новые, а те, что постарше, за рюмкой подаю Алексанычу:
-« Вот ты, Витька, всё ищешь, а я взял, да нашёл. Носи на добрую память. Мы ведь далеко собрались».У Алексаныча дух спёрло, глаза забегали. На жену подкаблучник косится. А Михаловна, в крик:
-« Не бери, Витька, не бери. Потом нам Гричерам чего-нибудь дарить придётся!»
Дед сопит, часы в кулачище зажал…
***
Начну с извинений. Видно и впрям, старость не радость, забыл, и спросить не у кого имя и отчество самого лихого фоторепортёра второй мировой войны Тёмина. Невысокий такой мужичишка, неразговорчивый, не то, что всеми любимый, вальяжный душа – человек, Женя Халдей. Прославленный своей боевой дружбой с Константином Симоновым, класической инсцинировкой
фотографии Знамени Победы и документальной классикой фотохроники Нюренбергского процесса.
Мало известные события разворачивались так. Утром первого мая 1945 года Старший лейтенант Тёмин сумел уговорить пилота У-2 облететь рейхстаг. С воздуха сделал снимок самого последнего красного флага, закрепленного, только - что, на макушке купола.
Потом с полевого телефона, прикрывая трубку ладонью, Тёмин позвонил, кажется, на аэродром Шёнефельд, где от имени адъютанта маршала Жукова дал команду везти Тёмина в Москву, на самолете маршала. Срочный материал якобы ждала «Правда». «Дуглас» был на подлете к границам СССР, когда маршал узнал об угоне. Хотел поднять истребители, но поостыв решил захват самозванца отложить до Москвы. Кончился бетон взлетно-посадочной полосы, из двери притормозившего «Дугласа» вывалился Тёмин. Перелез через забор и через несколько минут трамвай домчал его до улицы Правды. В редакции он прорвался к Поспелову. Главный поставил снимок в номер. А уже в начале следующего дня Тёмин вручил войнам победителям «Правду» со снимком Знамени Победы.
Видимо окрыленный успехом Берлинской операции Тёмин явился единственным советским фоторепортёром, запечатлевшим церемонию капитуляции Японии на борту линкора «Миссури». Там успех пришёл к Тёмину без затей, ошеломившего американскую военную полицию баночками с чёрной икрой…
Я не раз видел Тёмина на сходках военных фоторепортёров в Доме Журналистов. Когда все заливались соловьями Тёмин молчал, краснея от выпитого…
Письмо авторам
|
