Развитие капитализма в России.100 лет спустя. Спор с правительством о социальной политике
Призрак бродит по России…
Призрак революционной ситуации...
Наступление 2005 года отмечено ростом соци¬альных протестов по всей стране. Их непосред¬ственный повод — пресловутая «монетизация льгот». О неподготовленности и низком качестве этого очередного эксперимента наших правитель¬ственных либералов сказано уже много. Покаян¬ные речи по этому поводу прозвучали, «хождение в аптеки» отдельных федеральных министров со¬стоялось, дополнительное финансирование ре¬формы проведено. На этом, как говорится, конф¬ликт можно было бы считать исчерпанным.
Но если бы дело было только в неких «отдель¬ных недостатках» как всегда «благонамеренных» устремлений реформаторов. За текущими перипе¬тиями монетизации явно просматриваются совсем не сиюминутные и далеко не технические пробле¬мы социально-экономического развития страны.
Опросы общественного мнения фиксируют ухудшение «самочувствия общества». По итогам 2004 года, еще до январского «льготного кризи¬са» , впервые за последние пять лет число тех, кто сказал, что уходящий год был для него хуже, пре¬высило число тех, для кого он был лучше. Пока¬затель, отражающий динамику ожиданий людей на будущее, ухудшился на 18%. Нынешним экономическим курсом не удовлетворены 75% насе¬ления.
Эти социологические выкладки имеют непос¬редственное отношение к созреванию в современ¬ном российском обществе серьезного потенциала революционного брожения.
Дело даже не в том, что протесты «льготни¬ков» пугающе созвучны классическому маркси¬стско-ленинскому определению революционной ситуации — «верхи не могут, низы не хотят». Уровень государственного мышления в россий¬ском обществе, так же как и историческая па¬мять о многочисленных революционных потря¬сениях, пережитых в прошлом веке, являются достаточно серьезной прививкой и гарантией от срыва к «бессмысленному и беспощадному» со¬циальному хаосу.
Однако история знает множество примеров революционных событий совершенно иного рода. Они возникают, казалось бы, из ниоткуда. Очень часто не из каких-то социально-экономических катаклизмов, а наоборот, на фоне относительно длительного экономического роста и общей соци¬альной стабильности.
Источником таких революционных ситуаций становится взрывной рост неудовлетворенных со- циальных ожиданий. Иначе говоря, революции происходят тогда, когда общество оказывается в ловушке собственных, пусть часто и завышенных, надежд. Надежд на улучшение жизни, на соци¬альную справедливость, на будущее.
Это очень странный и парадоксальный эф¬фект— в ситуации, когда «вроде бы все хорошо», вдруг возникает устойчивое ощущение тупика. Казалось бы, уже можно не просто мечтать о луч¬шей жизни, а строить вполне обоснованные и дос¬тижимые планы на будущее. Но тем болезненнее понимание того, что этот прорыв в будущее невоз¬можен без кардинальных изменений в социально-экономическом курсе, в направлениях развития и механизмах их реализации. Новые задачи, сто¬ящие перед обществом, новые ожидания и надеж¬ды требуют и новой политики.
Надо сказать, что на знаменах таких «револю¬ций надежд» практически никогда нет лозунгов социального разрушения и насилия. Напротив, они открывают широкое «окно возможностей» для власти — для проведения реформ, ревизии выдох¬шихся догм старой социально-экономической по¬литики и выбора новых направлений развития. Иными словами — для проведения «революции сверху».
Современная ситуация в нашей стране во мно¬гом как раз такова. Выход общества из шока бу¬шующих 1990-х годов, достигнутая в последние годы политическая и социальная стабильность привели Россию на перекресток целого ряда до¬рог. Нынешний кризис с «монетизацией льгот» является символом принципиальной развилки, которая возникла.
С протестами льготников правительство как бы «споткнулось» о заветный камень — «налево пой¬дешь... направо пойдешь...» Это очень типичный и очень понятный для нашего мировоззрения образ — образ богатыря на распутье. И нужно делать выбор.
Какой выбор, между чем и чем, какие принци¬пы лежат в его основе, — этому, собственно, и по¬священа моя работа.
Ее можно считать продолжением дискуссии с федеральным правительством, начавшейся еще в прошлом году с публикации в газетах моих статей по отдельным вопросам нынешнего социально-экономического курса — межбюджетным отноше¬ниям, политике управления Стабилизационным фондом, вопросам реформирования социальных отраслей экономики.
Анализ этих фрагментов правительственной политики постепенно складывался в общую и более широкую картину. На ней все яснее просту¬пали контуры наших принципиальных разногла¬сий с правительством в оценке экономических реформ, подходах к социально-экономической политике.
Более того, в определенный момент стало ясно, что дискуссия связана с очень и очень разным по¬ниманием сути самого что ни на есть фундамен¬тального процесса — становления и развития ка¬питализма в современной России.
Название этой работы не случайно переклика¬ется с названием книги Владимира Ульянова (Ле¬нина) «Развитие капитализма в России», написан¬ной в 1899 году.
Более века назад будущий лидер Октябрьской революции 1917 года со свойственными ему ярос¬тью и напором доказывал, как неумолимый и стре¬мительный по историческим меркам переход «рус¬ского народного хозяйства» на капиталистические рельсы неизбежно ведет к трансформации не толь¬ко экономической, но и социальной структуры общества, развитию пролетариата и его классовой борьбы.
Этот ленинский труд — хороший пример того, как вся мощь марксистской политэкономии при¬давала теоретическую осмысленность еще только зарождавшейся политической программе больше¬виков. Того, как за утверждающими прогрессив¬ный характер капиталистического развития Рос¬сии строчками текста проступал холодный вердикт о неизбежности социальной революции.
Парадокс истории, как это часто бывает, зак¬лючается в том, что она нас ничему не учит. Ны¬нешние российские либерал-реформаторы оказы¬ваются в полном смысле слова последовательны¬ми «большевиками-ленинцами», поскольку их уси¬лия в построении (да еще и оправдании) в совре¬менной России дремучего капитализма по образ¬цам и лекалам конца XIX века являются самым верным путем к новому «семнадцатому году».
А ведь в XX веке капитализм пережил глубо¬чайшую внутреннюю трансформацию — и в эко¬номической теории, и в практике функциониро¬вания хозяйственных систем, и в социально-эко¬номической политике государств. Эта трансфор¬мация в конечном счете обеспечила возможность выживания и развития так называемым передо¬вым странам Запада. В то же время она позволила ответить пусть не на все, но на многие вызовы гло¬бализации и постиндустриального развития. Соб¬ственно говоря, на те вызовы, которые стоят се¬годня и перед Россией.
Тем более очевидной становится необходи¬мость осмыслить задачи «развития капитализма» в России с позиций XXI, а не XIX века.
Такой анализ объективно ставит большую и жирную точку на курсе монетаристских либераль¬ных реформ, который в том или ином виде осуще¬ствлялся в России на протяжении более десяти лет. Во всяком случае, такую точку поставить следует. Не сегодня, так завтра. Просто потому, что иначе столь явно замаячивший перед нами призрак ре¬волюционной ситуации вполне может материали¬зоваться.
Социальная нищета богатеющей страны
Советская социалка миссия исчерпана
Развитие капитализма в современной России действительно подошло к принципиальной развил¬ке. Наверное, самой важной за последние 10—15 лет.
Созданы основы рыночной экономики. Струк¬тура экономических отношений в России уже во многом поменялась на капиталистическую и даже устоялась. Теперь мы стоим на пороге едва ли не самых принципиальных и важных социальных реформ — образования, здравоохранения, науки, коммунального хозяйства.
Эти реформы должны окончательно перевес¬ти на современные «капиталистические рельсы» развития все общество. Не только экономику, но и весь уклад социальной жизни, который до сих пор в России во многом оставался прежним — со¬циалистическим, базировавшимся на созданной советским государством системе социальных га¬рантий и социального обеспечения.
Важность этого исторического поворота лиш¬ний раз подчеркивает тот факт, что именно «советская социалка» — включая систему льгот, ЖКХ, образование, здравоохранение, культуру и на¬уку — позволила России в последнее десятилетие пройти путь «капиталистического строительства». Стала амортизационной подушкой для общества в период «дикого капитализма» и перехода эко¬номики к рынку.
Теперь эти самые «социальные отрасли эко¬номики» предлагается перевести в рынок. Пос¬ле того, как это случится, «точка возврата» в со¬циально-экономическом развитии России всего периода рыночных преобразований будет прой¬дена.
Это очень важный момент. Мы подошли к тому рубежу, когда должно окончательно стать ясно, со¬стоится ли в России на долгосрочную перспективу рыночное общество. И каким именно оно будет.
Хотя структура собственно производственных рыночных отношений в России уже сформирова¬на, социальная структура общества все еще пере¬живает стадию трансформации. 25 лет — срок сме¬ны поколений — таков в социологии самый точ¬ный индикатор общественных трансформаций.
Значит еще в течение 5 — 10 лет (после уже про¬шедших, если считать с момента старта перестрой¬ки, 15 — 20 лет реформ) в России будет продолжаться переходный период, связанный как раз с кар¬динальной трансформацией социальной сферы.
От того, каким образом и на каких принципах произойдет эта «капитализация» социальной сфе¬ры, зависит оценка того, какой капитализм пост¬роен в России. Будет ли он «олигархическим» или «народным», «грабительским» или «социальным»? Будет ли капитализмом XXI или XIX века ? И есть ли будущее у такого «нового российского обще¬ства»?
Вот почему дискуссия вокруг параметров, сро¬ков и темпов рыночных реформ социальных отрас¬лей является сегодня столь острой и важной для всего общества.
Сразу нужно оговориться, что необходимость обновления социальной сферы России сомнений как раз не вызывает. Ресурс «советской социалки» действительно предельно истощен и исчерпан. Она выполнила свою миссию, обеспечив России 15 лет переходного процесса без кровавых рево¬люций и потрясений.
Но сегодня износ основных фондов ЖКХ со¬ставляет в среднем 70 — 80% и продолжает увеличи¬ваться. Средний возраст оборудования в науке и здравоохранении составляет 15 —20 лет. В резуль¬тате эти отрасли в лучшем случае дают обществу возможность цепляться за «передовые рубежи» развития 80-х годов прошлого века, но совершенно неадекватны задачам сегодняшнего дня.
Эти скорбные констатации можно продолжать. Ясно одно — социальной сфере действительно нужна серьезная модернизация, «новая кровь» масштабных как государственных, так и частных инвестиций.
Есть еще одна, даже более существенная при¬чина, по которой нам так необходимо обновление социальной сферы. Это — низкое качество эконо¬мического воспроизводства. Прежде всего вос¬производства человека, «человеческого капитала», являющегося ключевым конкурентным преиму¬ществом и главной производительной силой совре¬менной экономики.
Недавно были обнародованы данные ООН, в соответствии с которыми по качеству человечес¬кого потенциала Россия занимает место в конце пятого десятка стран мира. И ситуация, по прогно¬зам, может только ухудшаться.
Мы поймем, в чем дело, если посмотрим, из чего складывается представление о «качестве че¬ловеческого потенциала». Основными здесь явля¬ются такие компоненты, как уровень доходов на¬селения, здоровье и продолжительность жизни, а также качество системы образования. Очевид¬но, что если мы не примем системных и карди¬нальных мер в этих направлениях, то России гро¬зит не просто сокращение численности населе¬ния, но, что еще важнее, резкое падение числен¬ности трудоспособного, квалифицированного населения.
Федеральное правительство сегодня, напри¬мер, бьет тревогу по поводу того, что если не при¬нять кардинальных мер в геологоразведке, то уже в ближайшие 10 лет в России кончатся (по край¬ней мере рентабельные) запасы нефти, а также таких стратегических природных ресурсов, как золото, хром, никель и медь. А ближе к 2025 году может кончиться еще и газ. Иначе говоря, мы мо¬жем потерять «наше все», основу нынешней сы¬рьевой экономики.
Однако даже на фоне этих обескураживаю¬щих (а на самом деле являющихся приговором сы¬рьевой модели развития) цифр еще более устра¬шающе выглядят ставшие уже привычными дан¬ные о постоянном сокращении численности на¬селения страны. С 1992 года естественная убыль населения России приобрела устойчивый харак¬тер и сохраняется даже несмотря на рост рожда¬емости в последние годы. Умирают все равно
больше. За время реформ существенно снизилась и средняя продолжительность жизни. Причем для российского мужчины она сегодня составляет 59 лет, то есть меньше пенсионного возраста. Этот сам по себе катастрофический показатель еще более значим на фоне того, что уже с 2006 года, по прогнозам социологов, в России начнет¬ся быстрое сокращение трудоспособного населе¬ния. В результате лет через 10 самым дефицит¬ным, а значит и дорогим ресурсом станет не нефть и газ, а обычный человеческий труд.
Периодически возникающее у правительства желание «порешать» эту проблему с помощью по¬вышения пенсионного возраста до 60 — 65 лет — пример откровенного непонимания сути пробле¬мы, путаница в причинах и следствиях.
Тут достаточно привести еще одну «простую» цифру — сегодня в России более 20% работаю¬щих (!) имеют заработную плату ниже уровня прожиточного минимума трудоспособного насе¬ления. Такая «трудовая бедность» и есть самый страшный индикатор перспектив будущего раз¬вития.
Еще страшнее становится оттого, что большин¬ство таких «трудоспособных бедняков» — это вра¬чи, учителя, работники науки и культуры. Средняя оплата труда в этих отраслях на протяжении всех последних лет стабильно составляет не более 65 — 75% средней по народному хозяйству. А ведь это именно те отрасли экономики, где наиболее велика доля работников с высшим образованием, где сосре¬доточен интеллектуальный потенциал и «золотой запас» российской интеллигенции. Иначе говоря, это именно те сферы, которые и должны обеспечивать воспроизводство качества человеческого потенциа¬ла России.
Казалось бы, в таких условиях нужно только приветствовать тот факт, что социальные рефор¬мы превратились сегодня для федерального пра¬вительства в приоритетную задачу. Предполагает¬ся, что вслед за «монетизацией льгот» начнутся преобразования в здравоохранении и науке, обра¬зовании и ЖКХ.
Но что-то не позволяет поддержать такие со¬циальные реформы правительства. Необходи¬мость постепенных изменений не дает индульген¬ции на то, чтобы ставить над обществом рискован¬ные либерально-рыночные эксперименты. Дело ведь не в самом факте преобразований, а в том, что и с какой целью делается. Вот тут и возникает ус¬тойчивое ощущение, что «все не так, ребята».
Год «великого перелома»
Возьмем для примера ту же «монетизацию льгот». Просто потому, что она уже началась и ее результаты достаточно наглядны для любого граж¬данина страны. И попробуем понять, а что соб¬ственно произошло?
Причем я сознательно не хочу подробно раз¬бирать здесь технические детали и подробности этой выдающейся реформы. Как раз за такими дискуссиями, которые сегодня достаточно актив¬но идут в обществе, часто теряется ответ на глав¬ный вопрос. А в чем был смысл этой реформы и каковы ее основополагающие принципы? Ведь если мы поймем, о чем идет речь, на примере «мо¬нетизации», то нам сразу станет очевидной абсо¬лютно та же самая логика планируемых преобра¬зований в здравоохранении, науке и образовании.
Итак, поговорим о монетизации. Для начала очень важно понять, что под этот монетаристский каток попали совершенно разные категории льгот. Из того, что они все называются льготами, вовсе не следует, что одинакова их природа.
Есть, например, льготы ветеранов и героев Ве¬ликой Отечественной войны. Это внеэкономическая категория льгот, в принципе не поддающаяся какой-либо «купюризации».
Здесь дело не в экономике и не в подсчете дос¬таточности или недостаточности компенсаций, а в самосознании общества и долге памяти. Почести воинам в принципе не могут подлежать пересмот¬ру и не имеют денежного эквивалента.
Более того, они служат еще одной важной цели. Право ветерана пройти без очереди, бес¬платно ехать в транспорте, получить лекарство или отдохнуть и поправить здоровье в санато¬рии — это еще и постоянное, каждодневное на¬поминание обществу, молодежи в том числе, о нашей истории. О том, что иногда приходится умирать за свободу и независимость своей Роди¬ны. О том, что такое подвиг и честь. О том, что свято для страны и на каких принципах основа¬но государство.
Важность такой воспитательной функции, пре¬вращающей нас в единый народ и сохраняющей «связь времен» в обществе, невозможно ни оце¬нить, ни тем более переоценить. И отменить нельзя.
Говоря о льготах, нужно помнить, когда и от¬куда они появились. Сегодня наши реформаторы очень любят повторять, что большинство необеспеченных льгот возникло в последнее десятилетие и были они откровенным популизмом.
Тоже очень спорный тезис. Положим, те же ветеранские льготы существовали всегда, все 60 послевоенных лет. Существовали в Советском Союзе. Существовали в новой России. Даже в са¬мые «раздрайные» годы. Нужно обладать изряд¬ным цинизмом, чтобы пытаться доказать их попу¬лизм. И каким-то катастрофическим беспамят¬ством и бесстыдством, чтобы допускать их необес¬печенность.
С другой стороны, действительно есть огром¬ное количество так называемых новых льгот, воз¬никших в начале 1990-х годов в условиях разрухи, экономического развала и гиперинфляции.
Те же наиболее обсуждаемые сегодня транс¬портные льготы — из этой категории. Бесплатный проезд в городском автобусе или трамвае появил¬ся в те годы, когда стоимость проезда могла вы¬расти раза в два за время, пока пенсионер ехал две остановки до поликлиники. И в то время, ког¬да размер пенсии составлял в лучшем случае де¬сятую часть прожиточного минимума. Пенсии, между прочим, заработанной и гарантированной Конституцией, а не являющейся социальным по¬собием.
Надо еще добавить, что проблема была наибо¬лее остра именно в городах. На селе, со своим ого¬родом и возможностью дойти куда надо пешком или доехать на велосипеде, проблемы, может быть, и не были менее остры, но стояли совершенно по-другому.
Это, кстати, еще один важный момент в оцен¬ке нынешней реформы. Решили все скопом, не обращая внимания ни на разную структуру по¬требностей льготников, ни на уровень их обеспе¬чения в отдельных территориях, ни на уровень прожиточного минимума. Более того, умудрились еще и разделить льготников на федеральных и ре¬гиональных. Тем самым создали ситуацию «раско¬ла» в обществе. Сформировали у тех же льготни¬ков ощущение того, что существуют люди перво¬го и второго сорта. Потом, с таким-то подходом, удивились, откуда взялись провалы в реализации реформы и протесты.
«Новые льготы» начала 1990-х касались не толь¬ко пенсионеров и других традиционно незащи¬щенных слоев населения. Глубина кризиса опре¬делялась еще и тем, что за чертой бедности оказа¬лись вполне трудоспособные люди.
С зарплатами бюджетников было то же самое, что и с пенсиями. Причем не только в начале 1990-х годов, как иногда принято думать. Например, подан¬ным Всероссийского центра уровня жизни, еще со¬всем недавно, в 1999 году, в России 54,2% работни¬ков получали заработную плату ниже величины про¬житочного минимума трудоспособного населения.
Данные 1999 года очень показательны и по дру¬гой причине. Понятно, что столь высокий уровень трудовой бедности в этом году связан с эффектом дефолта и девальвации 1998 года. Но на самом деле это — лишний аргумент в защиту льгот от бездум¬ной монетизации.
Об отмене льгот ответственно можно будет го¬ворить только тогда, когда уровень инфляции сни¬зится до 5 — 7% в год и будет устойчиво находиться в этом интервале по крайней мере в течение не¬скольких лет. А кроме того удастся обеспечить до¬статочный рост уровня доходов населения, который не позволит в случае экономического кризиса од¬номоментно «провалиться» в категорию бедняков не только абсолютному большинству социально незащищенных слоев, но и едва ли не половине тру¬доспособного населения. Что, собственно говоря, и имело место в том же 1998 году.
На сегодняшний день эти условия совершенно не обеспечены. Признанные ООН международ¬ные критерии исходят из того, что бедностью считается доход менее $4 в сутки на человека, а нище¬той — менее $2. По подсчетам члена-корреспон¬дента Российской академии наук Михаила Руткевича, в 2003 году «нищенский» душевой доход ме¬нее 2 тыс. руб. в месяц на человека имели около 18% населения. А доход в размере от 2 до 5 тыс. руб. на человека, то есть характеризующий бедность, — около 45%. Таким образом, около или за чертой бедности находилось порядка 2/3 граждан России. Если к сегодняшнему дню ситуация и измени¬лась, то не кардинально. Официальная статистика Минэкономразвития фиксирует сокращение чис¬ла бедных в России в 2004 году до 17,8% общей чис¬ленности населения по сравнению с 20,3% в 2003 году. Однако нужно учесть, что эти данные исхо¬дят из того, что к категории бедных официально относятся только те, кто имеет доходы ниже про¬житочного минимума, то есть менее 2,5 тыс. руб. в месяц. И это притом, что установленные дей¬ствующим законом о потребительской корзине стандарты прожиточного минимума существенно ниже аналогичных советских показателей 1980-х годов. Кроме того, прожиточный минимум и уро¬вень бедности у нашей официальной статистики почему-то принято рассчитывать исходя не из ре¬ального курса рубля, а из так называемого паритета покупательной способности — 10 рублей за доллар. Это притом, что цены в магазинах соответ¬ствуют окружающей нас действительности, а не теоретическим выкладкам.
Что касается инфляции, то сегодня правитель¬ство не удерживает ее и в пределах «плановых» 10%. На текущий год расчетный показатель инф¬ляции по итогам года — 8,5%. Но уже в январе она составила более 2,5%. В результате самый распро¬страненный прогноз на год — инфляция может добраться до 10—12% или даже выше.
Один из главных источников такого повыше¬ния — опережающий рост тарифов естественных монополий, рост цен на топливо, а за ними — и транс¬портных тарифов, и тарифов ЖКХ. И в прошлом году, и в этом они растут более чем на 20% в год.
Во что превращается на этом фоне так называе¬мая монетизация? Вообще говоря, в фикцию. По¬тому что сначала расходы на обеспечение рефор¬мы приходится увеличивать почти вдвое. Но даже при этом повсеместно вводится, в том числе для «простых пенсионеров», льготный проездной, не покрывающий реальные расходы транспортников.
За что боролись? За массовые протесты и со¬циальную дестабилизацию? Если так, то успех ог¬лушительный.
На самом же деле прежде чем что-то «монетизировать», надо было разобраться, а каково реаль¬ное содержание тех же транспортных или лекар¬ственных льгот. Ведь оно — не в предоставлении преференций каким-то категориям населения. Содержание таких льгот - в элементарном вы¬полнении государственных обязанностей.
Кризис начала 1990-х, девальвация денег и раз¬вал бюджета не означали «отмирание» основопо¬лагающих государственных социальных функций по обеспечению минимальных гарантий выжива¬ния и достойного существования для граждан. «Льготы» в данном случае как раз и являлись та¬кими государственными гарантиями.
Теперь правительство хочет эти льготы моне-тизировать. Можно это сделать? В принципе мож¬но. Но нужно четко понимать, о чем идет речь. Бес¬платный проезд и лекарства для того же пенсио¬нера — это не какая-то «сверхуслуга», а элемен¬тарная государственная гарантия уровня выжива¬ния. Эта гарантия может быть предоставлена или в «натуральной», или в денежной форме. В после¬днем случае сумма, которую получает льготник или простой пенсионер, должна быть абсолютно и бе¬зусловно достаточной для удовлетворения его по¬требностей, сохранения уровня жизни
Можете обеспечить такой подход — монетизируйте. Не можете — даже не беритесь, сохраняй¬те «натуральные» государственные гарантии. По¬тому что иначе речь идет не просто о каком-то «со¬кращении льгот». Речь идет о фактическом отказе государства от уровня социальных гарантий. По¬пытке сбросить с себя свои обязательные и неотъемлемые функции.
По крайней мере таково современное понима¬ние государства и государственной социальной политики. Но если наше правительство предпочи¬тает мыслить категориями современного Марксу капиталистического государства 150-летней давно¬сти, то тогда, конечно, дело другое.
У истории с монетизацией льгот есть и другой важный аспект. Тут нужно вспомнить еще об од¬ной, пока до конца не отмененной, категории — льготах коммунальных.
Выше я не случайно оговорился, что и государ¬ственная социальная политика, и весь уклад соци¬альной жизни в России до сих пор во многом оста¬ются советскими, основываются на заложенных в СССР принципах социальных гарантий и социаль¬ного обеспечения. Сейчас в наших размышлени¬ях мы не задаемся вопросом, хорошо это или пло¬хо. Есть простой факт — система социальных гарантий была и работала по определенным законам и логике. Чтобы что-то реформировать, нужно по¬нять, что именно вы хотите преобразовать. То есть нужно разобраться, в чем же заключаются прин¬ципы «советской социалки».
Так вот, на примере коммунальных льгот эти принципы видны очень хорошо. Льготы в ЖКХ, низкие коммунальные тарифы — вещь не новая. К категории «новых льгот» не относится. Строго го¬воря, в советское время «коммуналка» и льготами-то не считалась. Ситуация изменилась только с лег¬кой руки да резвого ума «молодых реформаторов» образца 1990-х годов, провозгласивших 100%-ную оплату коммунальных услуг целью реформы ЖКХ.
К сожалению, эти «процентовки» до сих пор затуманивают сознание нашего правительства. С января нынешнего года принят федеральный стандарт по оплате услуг ЖКХ в размере 100%. В соответствии с этим решением российского пра¬вительства, большинство регионов будут вынуж¬дены существенно поднимать коммунальные тари¬фы. Согласно официальной статистике с начала года тарифы на услуги ЖКХ в среднем по стране уже выросли на 26,7%. Но и это не предел.
Например, по самым свежим данным исследо¬вательской компании ФБК, сегодня в среднем по
стране уровень оплаты ЖКХ составляет порядка 60%. Соответственно, с учетом инфляции, в тече¬ние этого года можно ожидать рост тарифов на 40 — 50%. Причем в некоторых регионах, где суб¬сидирование коммунальных расходов населения до сих пор оставалось «выше среднего», может произойти еще более взрывной рост. Есть города, где с начала года холодная вода для населения уже подорожала в 2 — 2,5 раза.
Вот так, как говорится «тихой сапой», вся эта порочная логика «реформы ЖКХ» продолжает воплощаться в жизнь. И никто даже не вспомина¬ет о подлинных целях реформы коммунального хо¬зяйства — учете фактического потребления услуг, развитии конкуренции и повышении качества ус¬луг в ЖКХ, модернизации коммунальной инфра¬структуры и строительстве качественного жилья, создании нового уровня и комфорта жизни насе¬ления.
При этом последствия «коммунальной монети¬зации» могут оказаться куда более серьезными, чем все уже имеющиеся проблемы с транспортны¬ми льготами и лекарственным обеспечением. Дело даже не в том, что никакого повышения пенсий не хватит, чтобы удовлетворить аппетиты торговцев холодной водой. Введение «скопом» для всего населения так называемых экономически обосно¬ванных коммунальных тарифов, их введение без соответствующих изменений политики доходов — верный путь к обрушению уровня жизни не толь¬ко социально незащищенных групп, но и баланси¬рующих на грани бедности бюджетников, значи¬тельной части «среднего класса». Нужно будет проявить поистине чудеса «статистической по¬грешности», чтобы по итогам 2005 — 2006 года ко¬личество бедных в стране не выросло.
Вот такое нам предлагается «решительное рас¬ставание с советским прошлым». Но разбираться-то надо в сути вопроса. Советская социальная по¬литика имела в своей основе принцип обществен¬ного перераспределения и «социального пайка». Здесь, можно сказать, была философия, прямо про¬тивоположная монетизации. Советское государ¬ство не платило людям достойные деньги за труд. И одновременно милостиво соглашалось брать копей¬ки за коммунальные услуги, транспорт. Субсидиро¬вало другие потребительские цены и услуги.
С одной стороны, это, конечно, создавало оп¬ределенный и достаточно серьезный уровень со¬циальных гарантий. Не было откровенной бедно¬сти, существовала пресловутая «уверенность в зав¬трашнем дне». Но оборотной стороной всего этого становились и дефицит, и отсутствие мотивации к труду, и зависимость от государства.
Причем такая зависимость, ограничение степе¬ни свободы человека являлись одной из целей го¬сударства. Советская социальная политика была направлена на обеспечение жесткого контроля над социальной структурой общества. Где есть задача в поддержании «равенства собеса» и недопущении самостоятельности, там не место деньгам и прочим эквивалентам независимости.
Понятно, что сегодня эти принципы выглядят анахронизмом. Развитие рынка, становление ка¬питализма в современной России требуют совер¬шенно иной социальной политики. Но это все рав¬но должна быть социальная политика, а не ее фак¬тическая ликвидация под флагом псевдолибераль¬ной концепции «минимального государства». Со¬циальный дарвинизм, принцип «пусть выживет сильнейший», социальной политикой не является. Нельзя действовать по принципу «здесь — иг¬раем, тут — не играем», а там еще что-то «завора¬чиваем». Нельзя сказать: субсидирование отменя¬ем, а низкие зарплаты сохраняем. Если отказывае¬тесь от системы общественного перераспределения и льгот, то качественно реформируйте и доходы населения, поднимайте долю оплаты труда в ВВП.
Монетизация прав человека
Модернизация социальной сферы — слишком серьезная задача, чтобы подходить к ней с бухгал¬терскими мерками «дебета-кредита». Пока же на¬блюдается именно это. Едва ли не главной целью со¬циальных преобразований становится сокращение государственных расходов. Иначе говоря, соци¬альная сфера, ее качество целью этих реформ не является. «Социалка» опять оказывается всего лишь средством. Средством макроэкономической стабилизации и бюджетного профицита.
Реформа льгот — лишь «первый звоночек» в реализации нашим правительством гораздо более впечатляющего и ужасающего проекта «монетиза¬ции прав человека». Речь идет о запланированных и отчасти уже начатых реформах образования, здравоохранения, науки, культуры. Доведение до логического конца политики коммерциализации этих сфер ставит под вопрос конституционные права граждан России и установленные Основным законом принципы социального государства.
Яркий пример такой политики — уже ставшие нарицательными «зурабовские пятидневки». Ми¬нистр здравоохранения и социального развития (!) говорит о том, что экономически эффективным яв¬ляется пребывание пациента в больнице не боль¬ше 5 дней.
А как сочетаются между собой фактическая ликвидация системы поликлиник и тезис о том, что залог здоровья населения в эффективной профи¬лактике и диагностике? Сейчас предлагается со¬кращение числа врачей узкой специализации, ставка на врачей общего профиля, а попросту го¬воря — «земских докторов». В сочетании с сокра¬щением гарантий бесплатного медицинского обес¬печения и мест в больницах все это может приве¬сти только к одному — у людей не останется иного выхода, кроме частной медицины. Но такую рос¬кошь может себе позволить в лучшем случае каж¬дый десятый гражданин России.
Подобная реформа медицины у нас происходит на фоне того, что здравоохранение уже стало фак¬тически платным для населения. По данным прове¬денного ФБК исследования «Сколько тратит Рос¬сия?», сегодня граждане России тратят на платные медицинские услуги и лекарства порядка 230 млрд руб. в год. Это в три раза больше, чем предусмот¬ренные расходы государства на здравоохранение. Еще один интересный показатель состоит в том, что упомянутые расходы населения на свое здоровье составляют порядка 5% в общем объеме , потребительских расходов граждан. Эта цифра вполне соответствует среднеевропейскому уров¬ню, а по ряду показателей приближается к данным США — страны, где население тратит на услуги здравоохранения больше всех в мире.
Граждане России уже сегодня тратят на меди¬цину больше, чем в любой другой стране с разви¬той государственной системой гарантий здравоох¬ранения. И это притом, что и уровень доходов на¬селения, и система медицинского страхования, и технологическая оснащенность нашего здравоох¬ранения, мягко говоря, оставляют желать лучшего.
Понятно, что бремя такой фактически платной медицины ложится сегодня, повторю еще раз, прежде всего на наиболее состоятельную часть об¬щества. В первую очередь это — «верхние» 10% на¬селения, на которые, даже по официальным дан¬ным, приходится 30% общего объема денежных до¬ходов. В значительной степени нагрузка падает и на «средний класс», для которого такие расходы ощутимее, но «стоически переносятся», поскольку соответствуют жизненным ценностям и установ¬кам данной группы населения. Но как расценивать желание правительства «углубить» реформу здра¬воохранения, сократив государственные гарантии здоровья общества и заставив все население делать выбор между бесплатной и платной медициной? Честно говоря, такая ситуация выглядит откровен¬ным пренебрежением к социальным основам госу¬дарства и развития общества.
Реформа здравоохранения — всего лишь один пример коммерческого подхода к реформирова¬нию социального сектора, который столь же нагля¬ден и в образовании, и в науке.
С наукой ситуация вообще парадоксальная. Бесконечные разговоры об инновационном разви¬тии, высоких технологиях должны были бы даже самых твердолобых монетаристов убедить в том, что вложения в науку становятся одним из самых выгодных помещений капитала.
Национальные перспективные программы боль¬шинства развитых стран уже в течение нескольких десятилетий абсолютно последовательны в своих главных приоритетах — поддерживать должные зат¬раты на фундаментальную науку и увеличивать бюд¬жетные ассигнования на прикладные исследования. Ясно, что судьба России как государства, включаю¬щегося в конкуренцию на мировом рынке, во мно¬гом зависит от перспектив ее научного потенциала.
Фундаментальная наука — это не та область, которую можно финансировать частично, получая неполный результат. Финансируя науку наполови¬ну ее потребностей, нельзя расчитывать на какие-то серьезные достижения.
Тем более непонятно, почему тем же самым пресловутым 122-м монетизаторским законом фе¬деральное правительство фактически запрети¬ло субъектам Федерации финансировать науку (высшую школу, кстати, тоже). Получается, что «сами не будем и вам не дадим».
Предложение правительства переложить бре¬мя инновационного развития на бизнес не только опасно, но и наивно. И дело даже не в том, что сами разработчики реформы прекрасно знают, что у нас доля научных исследований в бизнесе едва превышает статистическую погрешность, а наш капиталист еще лет двадцать будет «накапливать ресурсы» для адекватных вложений в науку.
Гораздо существеннее другое — ростовщичес¬кий капитализм первоначального накопления спо¬собен лишь потреблять и «монетизировать» накоп¬ленный еще в советское время технологический потенциал. Или еще проще — перепрофилировать земельные участки и имущество заводов и науч¬ных центров под более выгодный бизнес. Немно¬гочисленные примеры того, как новые владельцы заводов и КБ создают инновационные разработки и технологии — лишь исключения, подтверж¬дающие общее правило.
Значит, в реформе науки должен действовать принцип постепенности, принцип прямого
Письмо авторам
|
