Ланцберги. Семья
berg_05
Я давно собиралась написать этот пост про папу. Как-то так вышло, что о нём писали многие. Но все писали о том, каким он был человеком там, где его принимали, куда он приезжал…
Я подумала, что наверное никто, кроме меня не мог бы написать про папу то, что знаю только я, каким он был в семье, дома, каким я его видела.
Я хочу написать про ПАПУ.
Папа не просто был порядочным и честным человеком, он был еще таким, каким его мало кто знает.
А начну я вот с чего. Некоторые люди считают меня довольно впечатлительным человеком. Скорее всего, это так. Им виднее. Но, тем не менее, хочу вам поведать один секрет. Наверно, пришло время рассказать вам об этой странной истории.
До известного вам события папа снился мне достаточно редко. Почти никогда. За исключением последних дней его жизни. В эти дни он в бреду звал меня. Почему именно меня – не знаю. Но в такие моменты, как потом выяснялось, он мне снился. Хотите, верьте, хотите – нет. После 29 сентября 2005 года папа стал мне сниться так часто, как я себе не могла даже представить. Каждый сон нес какую-то важную для меня информацию. Возможно, это были просто фантазии или желания. Но все дело в том, что сны я совсем не заказывала, и каждый сон удивлял меня по-своему. В том числе происходила еще одна интересная вещь. Папа мне снился ровно каждые десять дней. Почему так – тоже не понимаю. К этому выводу я пришла, когда, просыпаясь, я брала в руки телефон и собиралась звонить ему. Затем смотрела на дату, клала телефон на место, ложилась обратно в кровать и начинала рассматривать потолок, вспоминая, что же было во сне. На тридцатый день я поняла, что папа снится мне каждые десять дней, а потом поняла, что так же регулярно по четвергам и по двадцать девятым числам.
И вот однажды приснился мне такой сон. Получаю самый обычный конверт, открываю, а там – письмо от папы. На белоснежном листе, разлинованном в голубую строчку (двойной лист из школьной тетради) написано небольшое послание. Дословно я не помню. Помню только, что в первых строках письма было написано: «Дорогая Нюша, пишу я тебе из Самары. Ты за меня не волнуйся, у меня все хорошо. Я живу с другой семьей и у меня все в порядке».
А потом написаны четыре строки из какой-то песни. Песня точно не его, а чужая, но она мне знакома. Если я услышу ее – сразу скажу, что это она. Из этих строк мне четко становится ясно, что папа по мне жутко скучает и что любит меня…
Вот так. Пишу и ком в горле. Дело привычное.
Утром меня терзали две мысли. Первая: почему в Самаре, а не с нами. Вторая: главное, что у него все в порядке, и он живет.
Прошло достаточно много времени с того сна. Много ночей я провела, вспоминая те мелочи, которые я замечала за папой, которыми он отличался, в поисках воспоминаний из самого раннего детства.
В рассказе «Бронежилет» некоторые события уже были упомянуты. Но это, конечно же, далеко не все...
Я долго думала, как написать так, чтобы всем стало понятно: и вам, и папе, и мне. И я придумала. Я решила просто написать папе ответное письмо.
Здравствуй, папа! Как давно мы не виделись! Так надолго ты еще никогда от нас не уезжал… Я успела уже много раз соскучиться и много раз смириться с тем, что ты сейчас в очередной командировке. Почему ты не присылаешь мне свои новые песни? Ты же наверняка их пишешь для тех, кто тебя там окружает. Ты написал мне всего одно письмо. Наверное, все это время ты ждал ответа? Я тебе пишу. Прости, что так поздно. Оказывается, собираться с мыслями можно гораздо дольше, чем мы привыкли себе представлять.
Пап, я тут вспомнила кое-чего, можно я тебе расскажу об этом?
Вы с мамой тогда жили в бабушкиной комнате, в вагончике, уже в Тюменском. Я помню, как приходила по утрам, ты лежал, и твоя рука была всегда на лбу. Я тихонько подходила посмотреть, спишь ли ты. Если ты не спал, ты открывал глаза и еле-заметно кивал мне, немного зажмуриваясь, в знак приветствия. Я говорила тебе «Привет!» или «Доброе утро!». Или я приходила, чтобы спросить о чем-нибудь, потому что по утрам ты спал дольше всех, ты же «сова». И я говорила: «Папа? Пааап?», я задавала тебе вопрос, и ты всегда трезво на него отвечал. Мне казалось, что ты даже когда спишь – не спишь, потому что ответ всегда был членоразделен и адекватен.
А помнишь, как ты сделал у нас в ванной водонагреватель? Тогда горячую воду давали только по выходным, и то часа на два. У нас была семейная помывка и стирка. Ты тогда соорудил огромный бак, в который набиралась холодная вода, нагревалась, на ней был термометр и трубочка с уровнем воды в баке. Из него шел узкий рыжий шланг, из которого можно было экономно себя поливать. А еще ты регулярно ремонтировал с нашими гостями ступеньки вагончика. Но это уже было после того, как ты построил предбанник к вагончику с окошком и сделал на двери звонок.
А помнишь, у нас во дворе росла туя. Её снесли вместе с вагончиком. Жаль, она ведь никому не мешала. Мы её наряжали на Новый год остатками игрушек, которые не бились.
Как-то зимой мы вышли играть в снежки за калитку. Было весело и радостно, что ты пошел с нами. Я тогда на тебя сильно обиделась и пожаловалась маме, потому что ты так запулил в меня снежком, что было больно. Но ты попал, и это было правильно, потому что ты целился. Я тогда еще чуть не заплакала. Только ты не думай, я тогда же и простила тебя. А чего дуться-то? Ты ж не со зла, как мне объяснила мама.
А еще ты как-то предложил нам с Борей и с Женей сделать городок под ёлкой, дома. Мы тогда соорудили на большой фанерке деревеньку. Помнишь, там лежал снег – синтепон, который мы разделили на тонкие слои. На нем стояли игрушечные домики, и в каждом горел огонёк. И еще там были разные сказочные персонажи, и в центре – ёлочка, на которой светилась игрушечная гирлянда и украшена она была малюсенькими игрушками. Мы еще сделали так, чтобы ёлочка крутилась. И все это чудо стояло под большой настоящей ёлкой. Никогда этого не забуду, потому что это была самая настоящая сказка, которую мы с тобой вместе придумали.
Но все равно чаще всего из крупных вещей ты мастерил стеллажи для книг и архивов. И мы вместе морили доски.
Но одними из самых ярких впечатлений всегда были для меня твои записки. Ты подписывался то Дедом Морозом, то Карлсоном, а то писал просто анонимно. Записки были распечатаны на принтере, чтобы мы не догадались, от кого они на самом деле. Но раскрою тебе страшную тайну. Я всегда знала, от кого они, потому что с принтером и программой «Word» умели обращаться ты и я. И методом исключения я конечно догадывалась, кто их напечатал. Не обижайся, я же всегда старалась не показывать виду, что знаю.
А записки были всегда веселые, остроумные и в стихах. Как мы их ждали, ты бы только знал. Потому что найденный подарок по записке означал то, что в подарке этом лежит еще одна записка, и по ней можно найти следующий подарок.
Как-то ты мне писал, что серьги виднеются на горизонте. Конечно, это не дословно, но я тогда сразу догадалась, что ты имел ввиду. У нас в доме был только один горизонт – цветной телевизор, который нам тогда подарил Андрюша Скуратович. Я сразу нашла этот подарок. И там были серебряные сережки, я ж тогда уши проколоть решила. А потом была записка про красный крест. Я долго думала и потом вспомнила, что у нас была аптечка с большим красным крестом, где и лежал подарок. В нем была еще одна записка про желтые занавески. У нас дома была всего одна занавеска, на окошечке из комнаты в кухню. Но она была за секретером. Вспомнила! Желтые занавески, ну конечно! У нас в ванной, и за ними лежал брелок с Марианной из мексиканского сериала. Что я потом в нем только не носила.
Но одну записку я помню дословно. «От подарочков для Нюши упасите наши души». Первым делом я отправилась в комнату, где было больше всего книг. Ты всегда внимательно следил за ходом наших мыслей, но старался не помогать разгадать загадку. Я тогда долго искала, даже в холодильник заглядывала. Но нашла я подарок, как ни странно в ванной, где был подвешен душ, а к нему мой подарок.
А что ты Борьке устроил? Это ж ни один родитель не придумает! Ты написал ему записку от Карлсона. И нам пришлось открывать дверь на чердак, и это на девятом этаже! И там, на крыше, ночью, мы отвязывали Борькин подарок от металлической решетки!
Еще до того, как я прослушала пластинку «Точка, точка, запятая», я мучила тебя несколько раз вопросами, что же все-таки такое электричество. Долго не могла уснуть, я тогда прибежала к тебе на кухню и отдала записку с этим вопросом, потому что у нас были гости, и ты был с ними. Ты мне утром ответил. Я всегда знаю, что могу задавать тебе вопросы в любое время суток. Ты ответишь на них.
А еще мы летели с тобой как-то в Волгоград вдвоем. До этого вы с мамой подарили мне набор фломастеров и тетрадку, чтобы я могла в дороге рисовать. Ты мне в самолете рисовал молекулы, атомы и электроны. И объяснял в очередной раз, что такое электричество. Я помню хорошо этот рисунок, но ответ на вопрос я так и не понимала. Что за частицы? Я же их не вижу, значит, их нет.
Ты мне всегда отвечал на все мои вопросы и долго беседовал со мной. Еще когда я тебе сказала, что, наверное, все-таки мир бесконечен, ты рассказал мне несколько теорий создания мира и представления ученых об устройстве мира, и сказал, что моя версия тоже не лишена смысла. Мы тогда с тобой еще о религии немного поговорили. Эх, на балкончике стоя.
Почти всегда ты знал ответ на самый неожиданный вопрос, а когда не знал, доставал энциклопедию, искал вместе со мной или направлял меня к тем людям, которые знали.
Как-то раз ты привез нам книжку, кажется, Э. Успенского, которая называлась «Сказка в подробностях». На семейном совете мы постановили, что читать ее нам на ночь будешь ты. И ты нам ее читал. Это было счастье, потому что когда читала мама, она всегда засыпала на середине слова, а мы ей говорили «Мам, а дальше?». И она читала еще половину предложения и снова засыпала. Мы опять теребили, и тогда мама извинялась и спрашивала разрешения пойти спать. Мы, конечно же, отпускали ее, не мучить же человека. А ты читал нам «Сказку с подробностями» и еще иногда приносил гитару и пел на ночь песни. У меня были две любимые песни: «Стоят дома большие, там, на краю земли…» и «Ночь бросает звезды на пески…», Юры Устинова.
Помню, как ты приезжал. Точнее так, когда ты уезжал, мама ходила провожать тебя на остановку, иногда мы ходили вместе. А когда ты приезжал, мама ходила тебя встречать. Наши тетки в поселке еще говорили «Сильная женщина, и как она так?». А иногда ты приезжал ночью. Ты тихонько заходил в нашу комнату, мы просыпались и обнимали тебя. Наверное, это замечательно, когда ты заходишь в комнату, а тебя там ждут трое твоих малышей. И у каждого уже есть подготовленный рассказ, что произошло за то время, пока тебя не было.
Так странно, ведь я впервые пишу тебе о том времени, когда ты был с нами…
Ты обещал нам не распаковывать рюкзак, пока мы не проснемся. А мы просыпались и спрашивали: «Пап, а ты рюкзак уже распаковал?» Когда мы собирались все вместе, начинался этот замечательный процесс. Первым делом доставался мешок, который отдавался маме. Это был мешок с вещами, которые ты не успел постирать за время поездки. А потом шли подарки, сюрпризы... В основном ты доставал книги и пластинки. Через несколько лет ты перестал привозить пластинки, и из рюкзака появлялись кассеты, а потом и компакт-диски. Но даже уже в Германии, гуляя по блошиным рынкам, ты приносил домой пластинки с классикой. Для этого ты купил и починил сломанный проигрыватель.
А как-то раз ты привез маме огромное количество разных бус, которые тебе понравились. Мама на все праздники в детском саду надевала разные бусы. Они ей идут.
По приезду, если ты задерживался дома на несколько дней или недель, мне выпадало счастье, ты забирал меня и маму из детского сада. Я бежала впереди, а когда оборачивалась, видела, как вы идете не спеша домой за ручку, и маму покидало обычное напряжение. Она не неслась домой, как угорелая, чтобы что-нибудь приготовить. Она была с тобой, и казалось, вы бы так шли и шли. А иногда вы украдкой целовались, а я кричала вам: «А я всё виииижу!!!». И вам становилось неловко.
Пап, а помнишь то время, когда мы жили с бабушкой, с твоей мамой? Нас было шесть человек в вагончике, где было две комнаты. В одной жили мы, а в другой бабушка. Вы с мамой спали почти на полу, на красных подушках от дивана, под спортивным комплексом, который ты построил для нас.
Мы с Женей и Борей, как обычно, между собой ссорились, мама с бабушкой разнимали нас, а потом сами ругались. Ты приходил домой и защищал маму. И я тебя в те минуты особенно уважала.
Вы с мамой никогда не ругались. По крайней мере, я этого никогда не видела. Только когда мы стали совсем взрослыми, были моменты. Но пока мы были детьми, у нас все было просто идеально. Я просто видела наших соседей, родителей ребят со двора. Там всегда кто-то выпивал, и стояла ругань. Мне это было чуждо, впрочем, как и сейчас.
Я помню, когда мы с тобой были в Саратове, одна симпатичная женщина все предлагала нам заехать к ней, говорила, что у нее дома много разного вида колбасы. Я тогда не особо в колбасе разбиралась. Она перечисляла виды, а ты все отнекивался. А когда мы, наконец, разошлись, я у тебя спросила, почему мы не пошли к ней, там же столько колбасы. И ты сказал, что ты ей очень нравишься, а она тебе не нравится. И она меня заманивала, чтобы заманить тебя. А это плохо. Пап, мне приятно, что ты всегда все честно мне говоришь.
Как-то ты рассказывал мне про Льва Толстого и про Пушкина, что они были бабниками и писали матерные стихи. И я спросила, почему нам в школе врут. А ты сказал, что просто эта часть их биографии не считается нужной в школе. Нам показывают только лучшие стороны этих людей. Но нужно уметь отделять автора от его произведений. И тогда я стала разделять авторов и творчество.
А как мы с тобой болтались по рынкам, ты помнишь? Мы были с тобой на блошином рынке, и после него я завела тебя в пивную, где мне очень нравится. Я до сих пор туда хожу. Меня там знают и рады видеть. Мы с тобой сидели на улице, я заказала для тебя то, что однажды у них ела. Это было очень вкусно. И еще в этот заказ входила анисовая водка. Это был единственный раз в моей жизни, когда мы с тобой вдвоем выпили по пятьдесят грамм этой гадости. И ты стал рассказывать мне про свои студенческие годы и про разных приятелей и однокурсников. Я все внимательно слушала и думала параллельно о том, что все это мне надо запомнить. И я так тщательно об этом думала и старалась запомнить, что так ничего и не запомнила. Только атмосферу, которая в тот момент образовалась над нами. А может, и это самое важное. Мы вот все время гонимся за самым важным и упускаем те мелочи, которые могу обозначать только одного человека, или только то настроение, которое было тогда. Скажи, что важнее?
Меня мама потом очень сильно ругала за то, что я напоила тебя. Потому что ты тогда проходил облучение, и тебе нельзя было пить алкоголь. А я думала о том, что ты получил от нашего общения удовольствие. И это считала главным.
Ты прости, что я так из одного времени в другое перескакиваю. Ты же знаешь, я редко пишу всё по порядку, как надо.
Раз в больнице, я сидела с тобой самую первую ночь. Было уже совсем поздно. Ты почти спал, и мне тогда стало очень страшно. И тогда позвонила из Москвы Женя. Я начала с ней говорить и разрыдалась, а потом вытерла сопли и дала трубку тебе. Я надеюсь, ты тогда ничего не заметил, по крайней мере, я понимала, что это будет ужасно для тебя, если ты увидишь мои слезы. Ты говорил с Женей, а я побежала за медбратом и попросила посидеть его с тобой немного вместо меня. Я выскочила на улицу и закурила, потом позвонила маме, и она успокоила меня. Вернувшись, застала картину, которая меня просто умилила. Ты, долго убеждавший нас, что не понимаешь и почти не помнишь немецкого, рассказывал медбрату, что ты поэт и писатель. Я думала, зачем это медбрату, который никогда в жизни ради этого не станет изучать русский. А сейчас я думаю, что ты цеплялся за него, как за жизнь. Потом ты писал мемуары по просьбе «Новой Газеты». Ты говорил, что они их все равно не напечатают. А я говорила, что раз попросили, значит напечатают. Пап, если не они, то мы, мы их обязательно напечатаем!
Ты тогда подолгу смотрел на экран, а потом начинал путать кнопки. И я уговаривала тебя лечь отдохнуть, а ты все хотел печатать. Мне было больно на это смотреть, я не знаю, сколько тебе можно было в день смотреть в компьютер. Я тебе врала и говорила, что не больше получаса в день. Но мы с тобой тогда договорились, и дело пошло в гору. Помнишь, как ты мне диктовал? И даже когда уже я теряла связь в предложении, ты завершал его. Я удивлялась тому, что мы могли закончить где-нибудь на середине, ты засыпал. А потом тебе хватало одного последнего напечатанного слова, чтобы продолжить мысль.
Еще вот помню, как я ходила по четвергам в Нюрнберге в один клуб, где музыканты играли джаз. Я все грозилась тебя сводить туда. И вот моя мечта сбылась! Мама тогда осталась дома, а мы с тобой пошли. К десяти вечера. Я помню, как ты почти бежал за мной, потому что мы опаздывали. Помнишь эту улицу Glockendonstrasse? Ты перевел название на русский, тогда я узнала эти слова. И ты сказал, что название этой улицы очень красивое. А потом мы пришли, заказали с тобой что-то и слушали. Мне все казалось, что музыканты играют плохо, и я очень волновалась, хотела, чтобы тебе понравилось. А потом ты спросил, можно ли тебе поиграть на ударных. И я сказала, что тут надо договариваться заранее, поэтому не получится. Ты знаешь, пап, после того вечера я еще была там несколько раз. А после сентября я пришла туда только один раз. И больше не ходила. Ты прости меня, пожалуйста, что я тогда отказала тебе. Я думала, что ты себя неважно чувствуешь, и что тебе может стать плохо на сцене. Я тебе соврала, я не знала, можно ли так было выйти и сыграть. Но потом я специально спросила, можно ли так. И мне сказали именно то, что я тебе тогда соврала. Ты все равно прости меня.
А помнишь Грушинский фестиваль? Тот самый, когда мы приехали всей семьей, и меня тогда Сергей Каплан позвал выступить на Кольский бугорок? Скажу тебе честно, я с ним долго спорила. Я спросила его, почему он меня зовет, и он сказал, что у меня хорошие песни. А я удивилась и сказала, что он же их никогда не слышал, откуда он знает, какие у меня песни? И он сказал, что ему достаточно того, что сказал ему ты. Мне, конечно, приятно было, что ты за меня замолвил словечко, но если честно, одновременно было и обидно, что ты меня как будто проталкиваешь вперед. Это было один единственный раз. Я сказала вам с мамой об этом, но вы не смогли пойти на концерт. Это было моё второе в жизни выступление, потому что первое было на Краснодарском слете, в кругу, у костра. На Бугорок я пошла с Димкой Вагиным, он должен был выступать после меня. Это было страшно. Там не было микрофонов, и сидел народ, который шумел и болтал о чем-то своём. Я пела очень тихо песню про зонтики и еще «В моих глазах мелькает осень». Меня никто не слышал и не слушал, потому что я пела очень тихо. Потом были жиденькие аплодисменты. А потом я помню, что всю дорогу от Бугорка до Второго Канала я шла и рыдала. И когда я подошла почти к лагерю, ты встретил меня на тропинке и спросил, что случилось. Я тебе сказала, что это было мое второе публичное выступление, и что у вас с мамой была возможность придти и поддержать меня, но никто из вас не пришел. И мне было очень трудно. Я тогда так плакала, что с трудом говорила. И тогда произошло то, что больше никогда, кажется, не происходило. Ты меня очень крепко обнял и стал успокаивать.
Кстати, всегда вспоминаю, как ты по приезде домой, рассказывал об интересных людях. Ты всегда немного причмокивал, устремлял взгляд вверх и поднимал при этом руку. У тебя часто не находилось слов, чтобы высказать, какой же это хороший и интересный человек.
Папа, ты не думай, что я злопамятная. Я просто помню, как ты меня порол. Ты же тоже помнишь какие-то не очень приятные моменты из своей жизни? Я помню, как я этого боялась. И еще моя интуиция всегда подсказывала мне, что за то, что я делаю сейчас – меня ожидает порка. Я ж прекрасно знала, что можно, а что нельзя. Но любопытство моё не унять было. Но, конечно, не только за это мне доставалось ремнем по попе. Еще ты защищал маму, когда я ей грубила.
Сразу вспоминаю, что в своей жизни я три раза получала от тебя пощечины. Сильные. Первый раз я получила за то, что не предупредила вас, что задержусь после школы, и пошла после занятий к подружке. Хорошо помню. Второй раз я получила за то, что нагрубила Жене. Получила сразу же. А третий раз не хочу вспоминать даже, за что. Но помню, что я тогда не сразу въехала. И думала, что ты со сна разозлился. Тогда, после пощечины, я стала молча обуваться. Мама спросила: «Куда ты?» и я сказала, что куда глаза глядят. На самом деле вариантов было не много. Либо на море, либо к подруге. Поселок маленький. Я вышла из дома и начала тихонечко реветь. Шла и плакала. И стоило мне только вывернуть из нашего двора, смотрю – идет ко мне навстречу Ритка Емельянцева. А я к ней шла. Идет и глаза у нее на мокром месте. Говорит: «А я к тебе». Оказалось, она страшно поругалась с родителями и свалила из дома. Ну, и я то же. И все это одновременно. Мы немного посмеялись над ситуацией, и пошли на море. Когда мы замерзли, решили идти к ней. Потому что ее больше накажут за уход из дома, чем меня. Точнее, меня не накажут. Мы пришли, спросили ее родителей, можно ли мне остаться с ночевкой. Они разрешили. Потом я спустилась на нижний этаж к учительнице химии – моей классной руководительнице, и попросилась позвонить от нее домой. Трубку взяла мама. Я сказала, что останусь на ночь у Ритки, и попросила ее ничего не говорить папе. Мама мне дала обещание. На следующий день я пришла в школу без ничего и сказала, что не выучила уроки по семейным обстоятельствам. Меня простили. А после школы, ближе к вечеру я пошла домой. Ты должен был вечером уехать в командировку. Когда я пришла, ты был дома. Мы не разговаривали. Потом слово за слово и ты сказал, что не спал всю ночь. А мама потом призналась, что говорила тебе, где я была. Я сказала тебе, что тоже не спала. Но я наврала. Я столько днем выплакала, что ночью спала как убитая. А вот ты, кажется, действительно не спал. Наверное, потому что я еще ни разу так не реагировала на твои наказания. Ты уехал. Через несколько дней мама сказала, что ты звонил ей на работу и хотел поговорить со мной. Я не сильно боялась разговора. Скорее, мне было интересно. Хотя, конечно, камень на душе висел страшный. Странное ощущение было, одновременно чувство вины и страшной обиды. Мы так и не говорили об этом ни разу. Но когда ты приехал, мы так соскучились друг по другу, что просто оставили это в прошлом. Потом ты ни разу мне не давал пощечин. А я никогда просто так не уходила из дому. И все же мне интересно, что ты мне хотел сказать тогда?
berg_05
Еще вспомнила, когда я была маленькой, был период, когда мы с тобой много ездили. Не помню город. Помню, был твой концерт. Я сидела в зрительном зале в первом ряду. Наверное, тогда сзади можно было видеть только мою макушку. Я сидела с какой-то девушкой. Не помню ее. Но очень хорошо помню, что нам с этой девушкой было так весело, что я просто давилась от смеха. А ты пел, пел, пел, а потом так внезапно остановился посреди песни, извинился перед зрителями, спустился со сцены, и каааак врезал мне по попе! Я страшно рыдала, и мне было бесконечно стыдно. Я думала, что на меня смотрит весь зрительный зал. Это было жутко. А девушка мгновенно стала серьезной. И я на нее обиделась. Что-то в этой серьезности было предательское. Вроде только что веселились.
Зато примерно в то же время мы посетили с тобой Ленинград. Ты меня повел в Эрмитаж. Там было столько скучнейших картин! Но ты мне рассказывал про картины, про художников и про направления в живописи. А мне было просто хорошо, хоть и скучновато. Все-таки, гораздо веселее были нарисованы мультики из серии «Карусель, карусель…» И была интересная передача «Спокойной ночи, малыши!»
Прости меня, пап, что я так резко меняю темы и непоследовательно вспоминаю разные случаи из жизни. Ты ж знаешь, в моей комнате и в моей голове всегда один и тот же «порядок».
Я вот вспомнила, как ты меня защищал. Два самых ярких случая вспомнила. Помнишь, было время воздушных пистолетов? Когда к ним еще продавали прозрачные разноцветные пульки. Вот тогда все начинающие подростки стояли на ушах от этих игрушек. Была такая история интересная… Я гуляла с одноклассницей Настей. И в какой-то момент почувствовала, что меня что-то больно укололо в плечо. Я посмотрела, а там огромное пятно красное, очень больно. Потом посмотрела и увидела мальчишку из параллельного класса, Алихана. Он убрал пистолет и смылся. Я пришла домой и сказала, что в меня стрелял Алихан Муртазов. Ты тогда сразу переоделся и пошел на улицу. Я испугалась. Ты вышел из подъезда, нашел Алихана и отобрал у него оружие. Мы с Настей снова пошли гулять, но решили Алихана обойти и пошли в центр поселка огородами. Я думала, он меня прибьет за тебя. Да и Настю заодно. Погуляли, вернулись домой. На следующий день к нам домой заявился Алихан и сказал, чтобы я отдала ему пистолет. Я сказала, что не я отбирала и не со мной разговаривать надо. Позвала тебя. Он тебе по-хамски что-то промямлил, а ты намекнул ему на то, что надо бы извиниться передо мной. И Алихан ушел. Если честно, я не ждала его. Но прошло какое-то время, и он встретил нас с Настей на улице, подозвал к себе, но мы не пошли, решили, что он сам должен подойти. Не думала, что он сможет переступить через себя. Все же он был каким-никаким авторитетом среди пацанов. Подошел и, глядя в землю, извинился перед нами. Захотел пистолет. Я сказала, что если ему нужен пистолет, пусть он поднимется к нам и попросит его у тебя. Тогда он сказал тебе, что извинился перед нами, и ты вернул ему игрушку. Вот это воспитание. Это я понимаю. Пап, я тогда почувствовала, что ты тот человек, который может за меня заступиться. И я тебе очень благодарна за это.
berg_05
А вот второй случай был уже посерьезней. Была я постарше уже немного, 16 лет должно было исполниться. Мы с соседкой Нинкой решили пойти вечерком на дискотеку в пансионат «Нефтяник Сибири». Он был недалеко от нас, но все же идти туда было не очень приятно. По морю мало кто ходил, по крайней мере, девчонки старались там ночью не появляться, там было много черкесов с плохой репутацией. А по шоссе было более безопасно. Машины, конечно, могли остановиться, но все же старались этого не делать, потому что дорога – серпантин и по одной полосе в обоих направлениях, опасно было просто. Мы с девчонками тогда придумали способ, чтобы безопасно ходить по этой трассе. Когда мы слышали, что едет машина, моя подруга моментально брала меня под руку, а я начинала дико хромать с таким выражением лица, как будто я такой и родилась. Без смеха, конечно, невозможно было это делать. Мы за себя уже не боялись. Боялись только одного, если вдруг поедет скорая помощь.
Нам никто даже не сигналил, но зарядка до дискотеки была «будь здоров»! Так вот один раз мы прошли так по трассе, и, зайдя на территорию пансионата, уже ничего не боялись. Повсюду была охрана. До дискотеки нужно было пройти через пансионат и спуститься к берегу на высоченном лифте. Мы спустились и пошли по берегу, просто так, пройтись немного. В этот момент к нам подошел парень, обычный парень и захотел поговорить со мной. Мы стали говорить, потом он предложил пойти на пирс. Я извинилась перед Нинкой и пошла с ним на пирс. Когда мы дошли до конца пирса, парень сказал, что вообще-то не он со мной хотел поговорить, а его друг. Я сказала: «Зови друга». Пришел друг.… Как у меня затряслись коленки. Парень вроде русский, а друг черкес. Причем с ножницами пришел. И вот, крутя эти ножницы, он сказал «русскому»: «Ну что, повели ее под лежаки?» Было такое место – лежаки в два этажа на берегу. Вот поэтому и говорили «под лежаки». Пап, помню первую мысль, которая мне пришла в голову – это не показывать этим идиотам, что я их боюсь. А потом я начала с ними разговаривать. Они были просто невменяемые. Они грозились утопить в море и демонстрировали ножницы. А я отвечала: сегодня, через 15 минут меня начнут искать везде и достанут из-под земли, потому что, мой папа работает на этой самой дискотеке ди-джеем и вам, пацаны, будет очень плохо. Поэтому, я завтра лучше отпрошусь погулять, и мы прекрасно проведем время. Еще я говорила, что закричу, позову тебя. Но кричать и визжать я не умею, поэтому только угрожала. Не знаю, как так получилось, но они от меня отстали. Я побежала искать Нинку. Она успела меня потерять, оббегать весь пансионат в поисках меня и обидеться. Я схватила ее за руку и мы помчались наверх, в пансионат. Я забежала в ближайший корпус и нашла телефон. Позвонила тебе и попросила срочно придти за мной в «Нефтяник». Пока я ждала тебя, сидела в корпусе и дергалась каждый раз от того, что открывались входные двери, кто-то спускался на лифте или по лестнице. За это время я успела придумать три плана на все три случая, если черкесы появятся с какой-нибудь стороны. Куда бежать, что кричать и т.д. И морально готовилась.
Ты прибежал с нашим гостем Андреем и его другом через 15 минут. Ты был весь красный, тяжело дышал. И еще у тебя в руках были фонарик и нож. Ты спросил: «Где они?». Я сказала, что нужно срочно идти домой той дорогой, которую они не знают. Мы пошли лесом. По дороге я рассказала тебе все до малейших мелочей, как было. И сказала, что ты работаешь в этой дискотеке и т.д., всю лапшу, которую я им навешала. Мы почти бежали через лес. Меня и тебя трясло. Дома я рассказала все второй раз для мамы.
Ночью мне было страшно. Мне казалось, они найдут меня везде, залезут к нам на девятый этаж через окно. Уснула я, когда рассвело. В какой-то момент я вышла на лестничную площадку покурить и увидела в окне этих товарищей. Они стояли на детской площадке и, видимо, поджидали меня. Черкес, как и вчера, крутил на пальце ножницы, а второй просто стоял рядом. Я вбежала в квартиру и сказала тебе и маме, что товарищи пришли и ждут меня. Ты тогда снова переоделся и сказал нам, что скоро придешь. Мама просила тебя не ходить. А ты сказал: «Это моя дочь!». Я тоже испугалась. Ты сказал Андрею и его другу, чтобы они спустились чуть позже. Я смотрела на все из окна нашей лестничной площадки. Ты спокойно вышел из подъезда и прогулочным шагом направился к ним. Через некоторое время из подъезда вышел Андрей с его другом. Андрей пошел в одну сторону, а друг в другую, но оба они должны были по плану обходить кругами площадку и поглядывать, все ли в порядке у тебя. Ты долго с черкесами о чем-то беседовал, а потом я увидела, что товарищи поторопились свалить из поселка, ты крикнул мужикам, чтоб они шли домой и вы втроем вернулись. Когда ты зашел, мы с мамой вздохнули с облегчением. Ты смеялся. А потом рассказал, что им лет по 17, заговорил с ними, они почти сразу сдались. Ты стал им в хронологическом порядке говорить, что вот светленький отловил меня на пляже и предложил поговорить о том-то и о том-то, потом увел, потом пришел черкес. И все в подробностях. Потом они сами стали тебе поддакивать и добавлять все новые подробности в эту историю. А потом в какой-то момент их осенило, и они спросили, откуда ты всё это знаешь. А ты им сказал, что работаешь на дискотеке, и всё видел. Тогда они спросили, почему ты не подошел тогда. И ты сказал, что учил меня вести себя в таких ситуациях и наблюдал, смогу ли я отмазаться от них. В общем, был на стреме. А потом ты сказал им, что у тебя тут везде свои люди и все под контролем, даже сейчас. И ты дал им 4 минуты, чтобы они свалили из поселка и больше к нему не подходили. Они тогда быстро ушли.
Вечером ты сказал мне, что если я еще раз пойду в «Нефтяник», ты за мной больше не прибежишь, потому что тебе не понравилось. А на следующий день мама рассказала на работе эту историю нашей детсадовской медсестре. Впоследствии оказалось, что в ночь, после того как мы сбежали от этих товарищей, они все же пришли в поселок и стали звонить и стучаться в дверь, по адресу, которой я им назвала. Выяснилось, что по этому спонтанному адресу живет Люся - дочь нашей медсестры. Я позвонила Люсе, она мне это рассказала, а также сказала, что у нее как раз муж уехал в командировку, и она осталась дома одна с ребенком. Натерпелась страху.
Помнишь, пап, как я после этого случая сидела дома целыми днями и даже в магазин одна не ходила? Я тебе очень благодарна за твою поддержку и за находчивость!
Вот еще один эпизод всплыл в памяти. Как-то раз, еще давно, я долго думала, что ты, наверное, самый умный в нашей стране. По крайней мере, в поселке – точно. И я так усердно об этом думала, что подошла к тебе и спросила: «Пап, а если бы тебе предложили должность президента страны, ты бы согласился?» И ты тогда поморщился и сказал мне, что туда идут работать еще более умные люди, у которых много здоровья. И сказал, что ты недостаточно внимателен и знаешь меньше, чем положено, чтобы быть на такой должности. И еще ты сказал, что там такая работа, что сутками приходится не спать. А я подумала, что жаль. Потому что тогда бы все было правильно в России. Помнишь? Иногда как вспомню что-нибудь ))
И это только маленькая часть того, что я вспоминала о нашей с тобой жизни. Еще несколько страничек в записной книжке остались мною не расшифрованными. Но это еще впереди. Оставлю это для следующего письма тебе.
Пап, я очень люблю тебя.
Письмо авторам
|
