188.
27 марта 2007 2035
Валерий Хилтунен: Финка скажет - как отрежет
Очень занимательно наблюдать за тем, как финские старушки, самые безобидные и ухоженные в мире, комментируют то, что они видят на экранах своих телевизоров, в том числе и происходящее в России.
Дело происходит в буфете оздоровительного центра, где есть бассейн, две сауны - мужская и женская - и турецкая баня - общая, потому как финны во все целесообразны и экономны, и зачем, скажите, строить ДВЕ турецкие бани, когда в кромешном пару невозможно различить подробности: где тут дедушка, а где, наоборот, бесконечная бабушка.
Специальный мужик с гордой надписью на жилете "Спасатель жизни" на нескольких языках Шенгена старательно упаковывает старушку в резину и пластик и сбрасывает ее прямо в бурлящие струи физиотерапевтического водопада, где она и бултыхается, сжав зубы, молчалива и горда. Я все это говорю к тому, что финская старушка - существо отважное, ее так просто не запугаешь и не разжалобишь. Она вполне адекватно реагирует на сводки с театров военных действий, правда, не понимая, зачем нужна такая расточительность и не лучше ли тратить все эти деньги, вылетающие в трубу и ствол миномета, на строительство физиотерапевтических центров, где желающие оттянуться получали бы полной мерой адреналина - хоть бы даже купались в нем, а ожесточенные фундаменталисты смягчали бы строгость своих нравов в турецких банях, где становятся смешными и незаметными выдающиеся подробности и особенности, будь они хоть национальными, хоть расовыми или религиозными. В банях ведь ни один народ не вешает икон...
Услышав, что Пал Палыча собираются выпустить под залог, снабдив, однако, ябедным электронным устройством, чтобы всякий раз знать, куда он смылся, старушки Пал Палыча жалеют, потому что они даже собак своих стараются не ущемлять в правах на свободу слова, митингов и шествий, но только у себя дома и под бдительным присмотром, а вот кастрированных и очень ученых котов своих на прогулку выводят все-таки на цепочках. А потому в финских подъездах совершенно не пахнет кошачьей мочой, да и воровством тоже, и совершенно не понять здешним старушкам мудрой иносказательности окуджавских песен ни про воровство, ни уж тем более про черного кота-диктатора: "Он не требует - нет, просит, черный глаз его горит, каждый сам ему выносит и спасибо говорит... Оттого-то, знать, не весел дом, в котором мы живем. Надо б лампочку повесить - денег все не соберем".
Финны, в общем, домоседы, так что многие здешние старушки и до Хельсинки-то за всю жизнь не доезжали, не говоря о России, так что они никогда и не сталкивались с таким явлением как взятка, тут этого не водится, как и чаевых; а когда социологи подбрасывали по всем столицам мира по сто кошельков со ста долларами в каждом и визиткой будто бы владельца-растеряхи, то финны сильно приуныли - их возврат (девяносто с чем-то процентов) оказался все-таки несколько меньше исландского, поскольку в Рейкьявике вернулись ВСЕ сто. В Москве в тот год вернулся один, что все же вселяет некоторую надежду: у этого одного будет жена, пойдут дети, возможно, тоже бескорыстные, и вступит в силу геометрическая прогрессия, и Россия вспрянет ото сна. Не зря ведь Окуджава старался - да и Пал Палыч ему немало поспособствовал, поскольку очень любил играть на гитаре про то, как трудно жить в нашем доме, где не то что пахнет, а прямо уж так и воняет воровством. Когда я попытался спросить финских старушек, жалко ли им Пал Палыча, то столкнулся с филологическими трудностями. Это в русском языке жалеет всякая баба, которая любит, а какая же баба не любит любить - то есть все всех и жалеют. Тогда как в финском есть другое, строгое разделение понятий: если я готова отдать за тебя жизнь, то я проникновенно говорю тебе: "Миня ракастан синуа!" ("Я тебя люблю!"), но если пожертвовать собой не готова, то тут инсинуация другая, и надо то есть сделать другую объяву: "Миня пидян!" (что хотя и означает "я тебя люблю!", но речь идет лишь о том, что кто-то кому-то всего-навсего симпатичен, и точка).
Подсыхающие после бассейна за чашкой кофе косились на телеэкран и говорили, что отдать свою жизнь за Пал Палыча они бы, наверное, не хотели, но симпатию у них он, в общем, вызывает, будь он хоть в тюрьме, хоть на воле. В сознании финнов мухи летают отдельно, а котлеты - отдельно. Душевные качества человека, его авторитет и принадлежность к той или иной стране - это одно, но если он нарушил Закон, то его все равно должны наказать. Тюрьму здесь не воспринимают как место мучений - там компьютеры в камерах гудят, есть и возможность подзаработать, получить приличное образование, правда, петухи по утрам не поют, а иногда даже и плачут, ну так это ведь их личное дело и тело. Тем более что на выходные их, как и других заключенных, выпускают по домам, к семьям, где они могут кукарекать, как хотят. Хотя, конечно, случаются и казусы - бурно обсуждался случай, когда заключенный во время подобного уик-энда открыл стрельбу по полицейским, но это было уж совсем нетипичное ЧП... В общем, тутошняя тюрьма - если не дом родной, то уж и не комната страха. Польские туристы, как вспоминают, одно время прямо на выезде с парома вламывались на своих автомобильчиках в витрины стокгольмских магазинов, чтобы сразу же получить "рабочую визу" в здешнюю каталажку, пока шведским страховщикам не надоел звон битого стекла и они не подговорили правительство арендовать для этих случаев тюрьмы у тех соседних державок, что победнее, а именно у бывших наших братских прибалтов, которые теперь и ни богу свечка, и ни черту кочерга со своим суверенитетом - ни тебе Шенген, ни Эсенген. В Вильнюс и Ригу полякам уже не так сильно хотелось, и обычные шведские семьи могут теперь спать спокойно.
...Так что не очень-то понимают финские старушки, из-за чего разгорелся такой уж особенный сыр-бор. Для них вся эта история из разряда фантастики - у них ведь нет тут особо богатых, как нет и бедных, и родители не впутывают детей в какой-нибудь бизнес, будь он хоть чуточку сомнителен, и платят - хотя, конечно, и кряхтят - безумно высокие налоги. Так как понимают, что вся - до последнего пенни - их денежка будет направлена на созидание вот этих бассейнов, где в трубу вытекает ровно столько же, сколько втекает, и ровным счетом ничего не может осесть в кармане ни у каких пал-палычей. Библиотеки с бесплатным интернетом для каждого жителя, бесплатные завтраки, бесплатные концерты старинного симфонического ансамбля в маленьких деревушках.
Финские старушки весьма трепетно относятся к суду, тут он у них неподкупный, и выше инстанции нет. В стране сейчас бушует допинговый скандал. Многие плачут, узнав, что финские лыжники долгие годы пользовались допингом, стараются найти объяснения, чтобы национальные герои совсем уж не пали в глазах народа, но никому в голову не приходит грозить Олимпийскому комитету финскими ножами и ставить ультиматумы. Что было, то было, хотя, в общем, что тут такого и было-то? У северных народов уровень гемоглобина крови совсем другой, нежели у средиземноморцев, здешний народ был всегда здоровее испанцев, южанам стало завидно, и они добились того, чтобы к состязаниям допускались лишь те, у кого кровь не такая бурная. И как тут было быть горячим финским парням - либо вовсе бросай лыжный спорт, либо прикидывайся малохольным южанином, то есть сбивай гемоглобин. Странный такой допинг. Это все равно как если бы японцы для увеличения экспорта своих микроскопических презервативов в иные страны навязали бы мужикам свои анатомические стандарты. Но раз надо так надо - скандинавы известны своим абсолютным законопослушанием. Не бунтуют...
Да, еще про одного сидельца меня расспрашивали вчера водоплавающие бабульки. Когда диктор сказал, что тому военному, которого обвиняют в убийстве мирной чеченки, в зале суда стало ПЛОХО, то меня спросили с удивлением: "А что, раньше ему было ХОРОШО?". Впрочем, одна старушка, ветеран зимней войны 1939-1940 года, скептически отнеслась к заявлению, что убита была именно мирная жительница: "На войне не бывает мирных жителей. Когда ваши войска подходили к Выборгу, я пекла нашим солдатам лепешки и вполне допускала, что меня вполне могут убить красноармейцы - и правильно бы сделали, кстати. Потому что на войне, раз уж ее, проклятую, не избежали, все должно идти по военным правилам, а если та женщина НЕ пекла лепешек своим партизанам, то мне, - сказала самая мирная в мире и уже совершенно подсохшая старушка, - тем более не жалко ни ее, ни ее народ".
Я на всякий случай отодвинулся подальше от этой воинственной бабушки, но та сказала, что у нее нет повода ненавидеть конкретно меня, да и вообще она давно уж перестала ненавидеть кого бы то ни было кроме, быть может, самой ненависти...
27.03.2007 г.
http://www.utro.ru/column/200103270324326200.shtml
Письмо авторам
|
