Был ли Рерих коммунистом? Часть 1.
Этот весьма неожиданный текст публикуем как затравку к серьёзному разговору о Рерихе на хваРеале. Владельцы самых интересных досье будут внесены в лист ожидания на очередную поездку в Индию с Хваром и теми, кто общался с семьёй Рерихов лично.=УЗ.
РЕРИХИ
МЕЖДУ ВОСТОКОМ И ЗАПАДОМ
Андрей Игнатьев, опубликовано на Аркто.ру
Арабский интеллектуал Эдвард Саид на богатейшем историко-культурном материале показал, что конструирование «Востока» - не в географическом (East), а в культурном (Orient) смысле - было необходимым элементом в интеллектуальном и политическом конституировании Запада. Колонизировать остальной мир означало для европейцев не просто подчинить его технологически, но превратить его в объект взгляда. Восток - это абсолютный Другой, нечто сущностно отличное от разглядывающего его западного человека. И если Запад превозносился как источник прогресса и цивилизации, то Восток считался царством отсталости и мракобесия.
Романтики, правда, могли восхищаться экзотикой восточных стран, но эта экзотика в общественном мнении также была следствием отсталости. Рене Генон был, пожалуй, первым, кто радикально поменял полюса, совершив своего рода коперниканский переворот в историософии и культурологии. Для Генона западная цивилизация с ее гипертрофированным материальным развитием это историческая аномалия, Восток же сохранил верность Традиции и поэтому достоин восхищения.
Позже другой виднейший традиционалист, Юлиус Эвола, заявит, что точка зрения Генона на этот вопрос устарела, поскольку по мере модернизации стран Азии и Африки прежние различия теряют какое-либо значение. Что же касается членов знаменитой семьи Рерихов, то дилемма «Восток - Запад» их тоже весьма волновала. Обычно их представляют как сторонников столь любимой неоспиритуалистами и приверженцами New Age идеи о «синтезе Востока и Запада», к чему действительно давали основания некоторые их высказывания, но, на самом деле, все обстояло намного сложнее.
Первоначально, пожалуй, они были ближе в этом отношении к Генону. В начале 20-х годов Елена Рерих писала Юрию, получавшему тогда солидное востоковедческое образование: «Я счастлива, что ты любишь Восток, ибо при крушении цив[илизации] белой расы это единств[енное] прибежище и спасение!» Технократическое развитие вовсе не вызывает у нее восторга: «Все больше и больше людей, жаждущих уйти от кошмарной действительности нашей цивилизации и приобщиться природы. Много немцев, бросив все, уехали на острова, где можно жить, питаясь фруктами. Я хотела бы быть на их месте!» Отправляясь в Центрально-Азиатскую экспедицию, Елена Рерих будет писать о «безумии и пошлости Запада», противопоставляя им «прекрасное строительство» в «новой стране» - Советской России.
В ее дневниках времен этой экспедиции встречается и еще одна показательная запись: «Методы Запада и Востока по передаче мысли различаются. Для внушения Запад старается применить непосредственно агрессивное воздействие. Дотрагивание, фиксирование взглядом, громкое бормотание приказа своей примитивностью напоминает низших колдунов Южной Индии. При этом такой приказ отличается недолговременностью и обычно охватывает сознание лишь для одного определенного действия. Восток прежде всего ищет внутренний контакт с состоянием сознания, что позволяет тверже, длительнее наполнить сознание». При этом мистицизм и метафизика называются «западными измышлениями».
Примерно также, критически по отношению к Западу и восхищенно по отношении к странам Азии, был настроен и ее супруг. Как свидетельствует Н. В. Кордашевский, Николай Рерих произнес в 1924 году в Берлине такую фразу: «Фабричная труба и самомнение заменили в Европе душевную мудрость и закрыли пути к строению истинной жизни». А вот что говорил Н. К. Р. доктору Рябинину: «Теперь настало время, когда «свет придет с Востока», когда идеи Учителя Будды, общинника, слившись с идеями Учителей Востока, общинников знания, получат практическое свое осуществление в грядущей мировой Общине Знания. Настало время увядания Европы и расцвета и возвышения Азии. Народы Европы, прислушайтесь к Востоку, раскройте сознание, свет идет с Востока!»
У Рерихов даже вырисовывается некоторая конспирологическая схема противостояния трех мировых организаций: масонов, иезуитов и лам: «Есть три организации в мире: первая - масоны, но она превратилась в надутую бутафорию; вторая - иезуиты, которая есть устой капитализма; третья - ламы, связанные по смыслу с коммунизмом». Рерихи, конечно, занимают сторону лам. Позже разъясняется, что эти «организации» не следует понимать узко: «К иезуитам примыкают клерикальные конгрегации. За масонами - масса ложного оккультизма. За ламами - сознание Востока со всем индуизмом и мусульманством. Подумайте, какие аппараты выдвигаются».
Однако знакомство с реалиями индийской и тибетской жизни вынудило Рерихов скорректировать свои взгляды. Свои впечатления от увиденного в Индии, Синьцзяне, Монголии и на Тибете Николай Рерих описывает в книге «Алтай - Гималаи». С одной стороны, он оставался на стороне восточных народов и осуждал колониализм европейских держав. Н. К. Р. не питает иллюзий в отношении цивилизаторской миссии англичан в Индии: «Победители играют в поло и гольф, когда население гибнет в заразах и полном отупении». Особое возмущение художника вызывают факты уничтожения культурного наследия во время колониальных войн: «В Каире около наполеоновских ядер, торчавших в стене мечети, я спросил проводника: «Отчего вы не уберете эти следы варварства?» Было отвечено: «Мы будем хранить этих свидетелей варварства». Сколько таких свидетельств сохраняют Восток! Ничто не забыто!»
С сочувствием он описывает реакцию синьцзянских мусульман на политику Франции в Сирии: «Среди мусульман дошли вести о разрушении французами Дамаска и о грабежах французских офицеров. Мусульмане возмущены: «Видимо, Франция решила порвать с мусульманским миром. Именно повреждением святынь и грабежом легче всего закрепить этот разрыв навсегда. В Париже и не представляют себе, как быстро по глубинам Азии летят птицы-вестники. Между тем, течение мусульманской мысли заслуживает большого внимания». Не в восторге Николай Рерих и от вторжения некоторых форм европейской культуры на Восток, в особенности, в Индию. После первой мировой войны англичане стали строить город Нью-Дели, который английские архитекторы замыслили в качестве «англо-индийского Рима». В нем были построены здания в англо-индийском или колониальном стиле (сочетание викторианской монументальности с стилизованными восточными арками и куполами) и в стиле европейского неоклассицизма.
На Николая Рериха, посетившего столицу Британской Индии, эти шедевры колониальной архитектуры произвели неприятное впечатление: «Новый Дели с какими-то ложноклассическими колоннами, казарменно-холодными, нарочито вычурными, показывает, что это строительство не может не иметь общее понимание с сознанием Индии (…) …обезобразить Индию чуждыми ей ложноклассическими колоннами и казарменными белыми бараками?! Это глубокое безвкусие происходит от отсутствия всякого воображения и прозрения. (…) Нельзя опоганить мир одним казенным бунгало».
Но это с одной стороны. А с другой, сам Николай Рерих часто смотрел на местных жителей глазами европейского колонизатора и американского бизнесмена. Поэтому книга «Алтай - Гималаи» наполнена горестным разочарованием, брезгливостью и мизантропией. Знаменитый художник так и сыпет ругательствами: «средневековье», «тунеядство», «дикость», «вырождение», «невежество». Поэтому читать эту книгу местами даже как-то неприятно. Заметим, что многие другие путешественники также оставили свои впечатления, которые отнюдь не содержат таких негативных эмоций. Причина подобной позиции Николая Рериха, по-моему, в том, что он так и не сумел перешагнуть межкультурный барьер и на все увиденное смотрел сквозь очки европейского гуманиста-прогрессиста и просвещенца. Рерихи могли выдавать за «восточную мудрость» свои собственные построения, но восточные реалии были им глубоко чужды и неприятны. Поэтому, видимо, и на картинах гималайского цикла Н. Рериха почти нет людей, одни пейзажи.
Уже увиденное в Индии далеко не обрадовало Николая Рериха: «Сидят факиры, «очаровывая» старых полуживых кобр, лишенных зубов. Крутится на базаре жалкий хатха-йог, проделывая гимнастическую головоломку для очищения своего духа. «Спиритуалист» предлагает заставить коляску двигаться без лошадей, но для этого нужно, «чтобы на небе не было ни одного облачка». Настоящий, живой индуизм отпугивал Рерихов. Вот Николай Рерих вскользь упоминает о «безобразненьком изображении Ганеши», а почитание лингама он называет «суеверным поклонением». Позже Елена Рерих в одном из своих писем назовет это почитание «безобразным фаллическим культом».
О реакции Рерихов на увиденное ими жертвоприношение в Варанаси уже упоминалось. Но особую неприязнь у них вызывала кастовая система, которую Николай Рерих называет «явным пережитком» (впрочем, этот пережиток благополучно дожил и до наших дней) и обличению которой он посвящает несколько абзацев. Столь же категорична в неприятии касты, как «неразумной затхлости» и порождения «суеверия и дикости», его супруга Елена. Она полна праведного гнева: «главное зло Индии, приведшее ее к застою и вырождению, заключается не в «знании закона перевоплощения», но в застывшей системе каст, которая (…) превратилась в железные тиски, удушающие способнейший многомиллионный народ». Хотя, возразим мадам Рерих, на Тибете не существовало кастовой системы, но, тем не менее, как мы увидим далее, Рерихи также будут бичевать Страну Снегов за «застой и разложение».
Впрочем, чувства Н. К. Рериха легко понять. Как было отмечено в одной из статей, посвященных политической культуре Древнего Востока, императив, властвующий над умами европейцев на протяжении последних тысячелетий - «равенство людей» - стал почти непреодолимым препятствием в анализе феноменов древневосточной политической жизни. Это же справедливо и в отношении более поздних периодов истории Востока. Как замечает Е. Ю. Ванина, европейцы долго с возмущением и осуждением описывали кастовый строй, и только лишь в XIX веке стали серьезно исследовать, однако от негативного восприятия касты в общественном сознании Запада не удалось избавиться до сих пор, да и вряд ли когда удастся. Представление о кастовой системе, как о всегда присущем Индии институте, которым объясняются все особенности индийского общества, и который ответственен за его «отсталость» и «варварскую жестокость», а именно так утверждали Рерихи, являлось одной из основоположных концепций западного ориентализма.
По мнению Р. Индена, она была нужна, чтобы убедить европейцев в том, «что идеальное общество ими уже построено, а также напомнить им, какими неприятными могут быть альтернативы». Редкие смельчаки на Западе в свое время бросали вызов существующим предубеждениям. Одним из них был Рене Генон, утверждавший, что «принцип института каст, совершенно не понятый людьми Запада, есть нечто иное, как принятие естественного различия, существующего между людьми и устанавливающими между ними иерархию, непризнание которой может вести лишь к беспорядку и смешению. Именно такое «непризнание» заложено в «эгалитарной» теории, столь дорогой современному миру, теории, которая противоречит неоспоримо установленным фактам и которая опровергается даже простым обыденным наблюдением, поскольку равенство в реальности нигде не существует».
И действительно, вряд ли Николай Рерих стал бы так настойчиво призывать к равенству, если бы ему довелось пожить в пролетарском общежитии. Вторя Рене Генону, некоторые идеологи современного индуизма защищают кастовую систему, указывая на бесспорную полезность некоторых из ее сторон. Так, Садгуру Шивайя Субрамуниясвами относит к числу таковых высокий уровень профессионального мастерства, чувство коллективизма, целостность семьи и религиозно-культурную преемственность. Несомненно, что именно кастовая система в неблагоприятных условиях помогла индуистам сохранить свои культурные традиции. Существует, впрочем, и еще одна точка зрения. Нынешние индологи, как подчеркивает американская исследовательница Синтия Толбот, все более убеждаются в том, что «каста в значении крупного органического сообщества, состоящего из взаимосвязанных подкаст, является больше теоретической конструкцией (особенно для доколониального периода), чем зримой реальностью». Одним словом, не так страшна каста, как ее малюют. Добавим еще, что в индуистских текстах смешение каст (как и «раскрепощение женщин») всегда указывалось как один из признаков Кали-юги, о чем, кстати, упоминает и Н. К. Рерих.
В Индии Рерихов радовали лишь старинные памятники архитектуры и искусства, либо видные представители европеизированной интеллигенции: Рабиндранат Тагор, биолог Боше Сен («Боше и Тагор - лучшие лики Индии»), Ауробиндо Гхош и Махатма Ганди. Впрочем, «по разным соображениям, понятным лишь для бывших на Востоке», Рерихам «пришлось отказаться от личной встречи с Ауробиндо Гхошем». Что это за соображения, остается только гадать. Возможно, учитывая бунтарский имидж Ауробиндо Гхоша, им просто не захотелось вызывать лишних подозрений у англичан.
С уважением Рерихи отзывались и об умерших к тому времени реформаторах индуизма: Рамакришне и его ученике Вивекананде. «Читать Рамакришну» будет советовать Рерихам сам Мория. Николай Рерих расточает этой паре похвалы в книге «Алтай - Гималаи» и посвящает им очерк «Шри Рамакришна», называя Рамакришну «светлым гигантом Индии», а Вивекананду - явившим «лик истинного ученика». Елена Рерих тоже не может удержаться от восторженных слов: «Не знаю более высокого выразителя Мудрости Востока, нежели Вивекананда. Он - носитель и прекрасных заветов своего Учителя Рамакришны». В письме В. Л. Дутко она даже сообщает о возможности общения с духом Вивекананды: «Между прочим, не была бы сильно удивлена, если бы Вы стали вдруг получать сообщения от Свами Вивекананды. Узы симпатии могут притянуть много прекрасных Собеседников, особенно близких по Лучу».
Впрочем, в своих предпочтениях Николай и Елена Рерихи были не одиноки и не оригинальны. Как справедливо пишет В. А. Пименов, «отрывом - чаще всего неизбежным - от индийской почвы можно объяснить и столь часто встречающуюся «избирательность» пристрастий западных любителей индийской культуры. Многие ее образы, воззрения ее выдающихся представителей, религиозные и философские учения обретают на Западе смысл, противоположный тому, который они имеют на родине. Европейцы нередко судили об Индии по узколокальным, даже второстепенным явлениям, произвольно вырванным из контекста, и проходили мимо того, что действительно составляет ее плоть и кровь. Мировоззрение индусов западная интеллигенция долгое время рассматривала (и во многих случаях продолжает рассматривать и сегодня) сквозь призму представлений о нескольких полюбившихся ей знаменитых индийцах - таких как Вивекананда, Ауробиндо Гхош, Джидду Кришнамурти, и, конечно, прежде всего, Махатма Ганди, хотя всех этих выдающихся людей, совершенно друг на друга не похожих, объединяет одно: каждый из них был на свой лад реформатором индуизма, и каждый очень далеко отошел в своих воззрениях от индуистской традиции».
На это же применительно Ганди указывал австралийский индолог А. Бэшем. Ганди, как он замечал, многие считали воплощением индуистской традиции, хотя большее влияние на формирование его взглядов оказал европейский либерализм XIX века и мировоззрение Льва Толстого. Проповедь ненасилия Ганди вовсе не была типичной для индуизма, и воинственно настроенные Б. Г. Тилак и Субхас Чандра Бос были ближе к традиции. То же самое можно сказать о борьбе Ганди за права женщин.
Впрочем, в некоторых своих индийских кумирах Рерихи разочаруются. Они с восхищением относились к Ауробиндо, когда он занимался революционной деятельностью, но посчитали неправильным его затворничество в Пондишери. Елена Рерих писала: «Индийцы в нем видели своего будущего вождя, но, к сожалению, его миссия не была выполнена, насколько я понимаю. Он не дал народу того, что мог дать, уединившись в своем Ашраме». Чуть ранее она писала, что «книги его утратили прежний огонь». Весьма критически Е.Рерих относилась и к Ганди с его «ненасилием». Вот как она откликнулась на новости о его гибели: «Ганди пережил себя. Святые с полумерами отжили свой век. Призывы к пассивной деятельности не могут никого зажечь, никого воодушевить к действенному подвигу. Нужны вожди, не боящиеся стать на защиту добра и справедливости». Другими словами, по мнению «Матери Агни-йоги», добро должно быть с кулаками.
А теперь вернемся к теме рериховских путешествий. В 1925 году, как известно, Николай и Елена Рерих вместе со старшим сыном Юрием отправились через Китайский Туркестан в СССР. И снова одни разочарования. «Е. И. (Елена Ивановна - примеч. А. И.) очень удручена. Она ехала сюда с таким открытым сердцем. Говорит: «Что-то делать с человечеством? Ведь это люди!» Юрий очень подавлен. Ведь тот Китай, который нам в музеях и на лекциях показывают, не имеет ничего общего с происходящим». Николай Рерих вообще реагирует на увиденное, как обычный брезгливый европейский турист, его впечатления очень напоминают впечатления маркиза де Кюстина от посещения России.
«Постепенно по длинной слободе въезжаем в каргалыкские базары. Увы, по жестокому запаху они напоминают вонючий Шринагар. Спрашиваем, отчего здесь так грязно, хуже, чем в Гуме». Местные тоже восторгов не вызывают: «Приставленные беки оказались идиотами. Лошадей не достали». А кругом одни «убогие мечети» и «безнадежно однообразные селения, лишенные красок и гибнущие в лени и одичалости». Чем дальше, тем хуже: «Проходя по городу, еще раз всматривались в местные типы. Есть очень жестокие лица. Гораздо больше нищих и калек, нежели в Яркенде». «Длинный базар Марал-баши грязнее и темнее других базаров или такой же, как и все прочие». Великий гуманист восклицает: «Прислали новых солдат. Даже на людей не похожи, какие-то насекомые». И всюду мерещатся упадок и вырождение: «За день встречается несколько тощих караванов, но они, конечно, не могут явиться нервом истинной торговли. Все умерло».
И сразу на ум приходят радикальные решения: «Не был ли Тамерлан великим дезинфектором? Он разрушил много городов. Мы знаем, что значит разрушить глиняные городки, полные всякой заразы». Интересно, что у Николая Рериха призывы к сохранению культурного наследия и осуждения актов вандализма причудливо уживались с восхищением двумя великими завоевателями: Чингисханом и Тамерланом, которым он посвятил свои картины «Мать Чингисхана» и «Огни победы».
Кроме того, еще в 1904 году он написал сказку «Вождь», посвященную Чингису. В ней есть такие строки: «Всегда готова к бою была Большая Орда, И Чингиз нежданно водил Орду в степь. Покорил все степи Таурменские. Взял все пустыни Монгкульские. Покорил весь Китай и Тибет. Овладел землею от Красного моря до Каспия. Вот был Чингиз-хан - Темучин!». Позже, в очерке «Душа народов» Н. Рерих вполне справедливо заметит: «Не забудем, что душа монгольская всегда бережет у сердца своего образ Чингиса». Этот же восторг перед великими «потрясателями вселенной» разделяла и его супруга. В своих письмах он пересказывала связанные с ними легенды и даже утверждала, что ее прабабка А. Ельчанинова была из рода Чингисхана. А своего сына Юрия Рерихи считали перевоплощением Тамерлана. Впрочем, это только один из многих парадоксов, присущих взглядам и деятельности представителей рериховского семейства.
Но самое большое разочарование ждало Рерихов на Тибете. Находясь вначале, видимо, под впечатлением прочитанного в «Письмах махатм» (а там жизнь на Тибете рисуется в самых радужных красках ), они представляли Тибет и его жителей как нечто возвышенное и романтическое: Николай Рерих пишет в книге «Алтай-Гималаи»: «С двух сторон пытались поработить Тибет; пытались сделать из сильной страны механический заградительный барьер; пытались нарушить внутреннее сознание страны. Но свободен дух Тибета, и эта срединная страна хранит потенциал своего достоинства. Умеет хранить непроницаемо». Тибетцы же представляются Н. Рериху неустрашимыми и непобедимыми воинами.
Однако, оказавшись на реальном Тибете, Рерихи стали говорить совсем другое. Вот что писал сам Н. К. Рерих: «Есть что-то сужденное в умирании старого Тибета. Колесо закона повернулось. Тайна ушла. Тибету некого охранять, и никто не хранит Тибет. Исключительность положения как хранителя буддизма более не принадлежит Тибету, ибо буддизм, по завету Благословенного, делается мировым достоянием. Глубокому учению не нужны суеверия. Исканию истины не нужны предрассудки». Еще более резко высказывались спутники Рерихов. Полковник Н. В. Кордашевский, бывший начальником охраны экспедиции, называет Тибет страной «невероятного невежества и разложения», а к аборигенам исполнен невероятного презрения: «Вокруг палаток толпятся любопытные тибетцы. Лица их поражают какой-то тупостью уже не дикарей, а каких-то выродков». Николай Рерих придерживался такого же мнения: «Следует подчеркнуть, насколько мало детей видно в Тибете. Н. К. Р. указывает, что это несомненный признак вырождения уходящего с исторической сцены народа. Ограниченность рождений - ясный этому признак». Особое негодование у Н. К. Рериха вызывает состояние буддизма на Тибете: «Верчение ручных, ветряных и водяных колес, оснащенных текстами, - разве не колдовство? Потерянный смысл служения в бормотании ламами молитв, которых они не понимают. Ложь, пороки, лицемерие - это отвратительные особенности ламаизма, которым мы были свидетелями. Высокое имя Учителя Будды не может больше унижаться среди невежества, суеверия и кощунства».
В итоге Рерихи разочаровываются после Центрально-Азиатской экспедиции и в Востоке и в Западе. Как пишет в своем дневнике Кордашевский, «Восток, говорит Е. И., можно охарактеризовать как тунеядство и разложение, Запад - как стремление к тупому материальному благополучию. Общего у них то, что как Запад, так и Восток вошли в тупик, и тупик безнадежный. И еще аналогия - как западные религии отошли от Христа, так ламаизм отошел от буддизма». И еще: «На Востоке не понимают, что господство духа не есть бездействие и господство сердца не есть безволие. Запад разрушил оба понятия и господство материи утвердил основанием явления жизни».
Приходится признать, что единственные светлые страницы в книге «Алтай-Гималаи» посвящены впечатлениям от путешествия по Советской России. Художника радуют энтузиазм ее жителей, их стремление к знаниям, отсутствие пьянства, сквернословия и бульварной литературы в книжных магазинах. Даже простые люди проявляют интерес к йоге, Индии и буддизму. Как замечает Н. Рерих: «все это внутреннее содержание духа коммунизма - его стремление к красоте».
Впрочем, вскоре негативные впечатления от путешествия по Тибету стерлись, и в рериховских текстах вновь появляется противопоставление Востока и Запада как позитива и негатива. С Востока свет: «Конечно, все существующие учения, религии и системы философии, так же как и Учение «Живой Этики», пришли с Востока или же явились отголосками восточной мысли. Пусть назовут самостоятельную западную философию или религию. Ведь и христианство пришло с Востока, и Христос был азиат!» В отличие от Востока, Запад погружен во тьмы неведения: «Язык символов забыт Западом. Когда Запад слышит о небесном драконе, он улыбается».
А касаясь темы организации выставки работ своего мужа, Елена Рерих будет советовать начать с Японии, обосновывая это тем, что «Восток сейчас больше оценит и поймет все духовное и культурное, народы Запада слишком заняты разрешением своих проблем». А через два года, во время триумфальной встречи Н. К. и Ю. Н. Рерихов в Японии, она заметит: «Да, Восток много тоньше в своем понимании, чем возгордившийся Запад». Сетуя на «малодушие Галахада» (т. е. Генри Уоллеса) во время Маньчжурской экспедиции, Е. И. Рерих восклицает: «Восток еще сохранил уважение к Высшим Понятиям, отсюда и живучесть его, но Запад быстро разлагается на наших глазах от пренебрежения ко всему высокому и светлому».
Еще более радикальным «восточником» был Святослав Рерих, который писал про Индию: «При существующем состоянии нашего мира я продолжаю отдавать предпочтение этой стране, поскольку здесь вы еще можете найти давно утраченный нашим Западом контакт с жизнью (…) Традиция жизни идет к нам непрерывно через века эволюции и развития. Цивилизация не изменила (здесь) общего подхода к жизни так резко, как на Западе, что привело к тому, что Запад в значительной степени утратил свои корни и нынешняя цивилизация не может быть усвоена массами. Богатство жизни, которое вы можете найти в Индии, является тем, что делает Индию очень ценной для меня во многих отношениях, а в (ее) сохранившейся традиции можно все еще найти множество от первоисточников жизни, которые здесь реализуются».
А в другом месте он сожалеет о наступлении «прогресса»: «Старая жизнь Индии тоже уходит, и новые течения и влияния совершенно вытесняют старые традиции. То, что было так красиво и что запечатлено Тагором в его поэзии, все это скоро будет достоянием истории. Это, конечно, оченнь жаль - столько здесь прекрасных традиций и вековых накоплений. Но все это уйдет, если и не навсегда, то, во всяком случае, на долгое время».
Раз уж затронута тема отношения Рерихов к различным странам и народам, то хотелось бы отметить то, что им было весьма присуще на протяжении 20-х - первой половины 30-х годов: это их ярый проамериканизм. Уже в 1920 году Елена Рерих писала сыну Юрию: «Должна признаться, что мне американцы сильно нравятся. Мне даже приятна их преувеличенная восторженность. Может быть, как контраст замороженности англичан» (англичан будущая Матерь Агни-Йоги, также как и Блаватская, невзлюбила с самого начала). А встретив в Новом Свете восторженный прием и обретя многочисленных почитателей своего таланта, среди которых был и его главный спонсор (до второй половины 1935 года) Луис Хорш (настоящая фамилия - Леви), Н. Рерих не скупился на похвалы в адрес американской предприимчивости, американской демократии и американской техники.
Своими впечатлениями о жизни в США он охотно делился со своими спутниками по Центрально-Азиатской экспедиции, в частности, с полковником Кордашевским. Оказывается, Америку художник любит за «насыщенную бодростью атмосферу», «отсутствие искусственных привилегий», «независимость жизни» и «доброжелательное отношение к хорошему работнику». Поэтому он с возмущением воспринимает «обычные россказни о материализме Америки» и ленивым и неподвижным тибетцам противопоставляет вечно бодрых и деятельных американцев. А в дневнике врача экспедиции К.Н. Рябинина даже есть глава «Закупки провианта. Н.К. - горячий апологет Америки». Здесь приводятся слова художника, восхищавшегося заводами Форда, американскими изобретателями и повышенным интересом янки к новомодным религиозным течениям (последнее, впрочем, подтверждал еще Марк Твен, писавший, что Америка - страна, скорее сектантская, а не христианская). На «застывшую в средневековье» Азию Николай Рерих смотрит глазами американского бизнесмена, чем весьма напоминает главного героя романа того же Твена «Янки при дворе короля Артура».
(продолжение в Части 2.)
http://www.hvar.ru/index.php?modul=news&action=edit&id=7763
http://www.nb-info.ru/roerich280913.htm
Обсудить на форуме |
Письмо авторам
|
