Что читали и пели в "Товарище"?
К 50-летию клуба "Товарищ", грядущему 13 октября 2015 года, собираем коллекцию стихов и песен, что звучали в редакции на Титова и на коммунарских сборах тех первых лет.=УЗ.
ХВ
Сквозь призму прожитого
вновь взглянуть на строки.
К тому, что стОит, подобрать аккорды.
И вспомнить, как по нервам бились токи
у тех костров, где маленькие лорды
о смысле жития на этом шаре
под перебор гитарный говорили -
ух, как давно, уже почти полвека
тому назад...Но мы не позабыли...
Валентин Катарсин (Попов).
НЕОБХОДИМО
1.
Не бойтесь
изобрести велосипед.
Бойтесь
ничего не изобрести.
2.
В детстве
необходимо
сломать картонного Буратино,
распотрошить
ватного Деда Мороза,
чтобы узнать -
что у него внутри.
А позже
также необходимо,
ухом, прильнув к стетоскопу
или склонившись над микроскопом,
бродя по Тунгуске,
по нагорьям Памира, -
проверять
все истины мира,
особенно прописные.
А иначе
Были бы разве открыты:
рисунки наскальные неолита,
мир хромосом,
и кратеры Марса
и то,
что зависит от скорости масса,
и то,
что смыкаются две параллели.
Было бы разве открыто все это,
когда б сомневаться мы не умели
в том,
что нету бессмертных ответов,
в том,
что бессмертных нет постулатов,
в том,
что внутри Дед Мороза -
вата.
МОРЕ
Вот оно -
чистое,
древн-ее, чем ложь и войны,
одного лишь неба моложе,
видавшее ящера и Колумба.
Наверху тишина.
Как шина, шуршит по шлаку волна.
А в глуби - бури.
Осьминог выгоняет из кубрика
донную рыбу,
плоскую, как мой кошелёк...
Было тогда не разгадано,
что в глазах твоих больше фальши,
чем рыб в Марианской впадине.
И, угловатый, застенчивый,
в чем-то немножко женственный,
я сравнивал с морем когда-то
зрачки загадочной женщины.
Лишь стоя у моря, понял,
понял, что это сравнение -
кощунственно,
как исполнение
Бетховена на ксилофоне.
* * *
Я любопытен был.
Ещё молокососом
всё на себе хотел проверить.
И, сказку прочитав, решил проверить -
могу ли быть я чутким, как принцесса.
Горошину, засунув под тюфяк,
я ничего не ощутил,
проспал всю ночь,
пока луч солнца
не пригрел мне щёку...
.....................................
Сегодня ночь
черна и непонятна,
мне спать мешают разные раздумья:
вчера я видел фильм -
там били негра,
а рядом мальчик маленький стоял.
Он думал, что отец большой и сильный,
но вот отец закрыл лицо руками
и сапоги стучат ему о рёбра...
...Скребётся крыса.
Новый дом, а крыса.
Как поразительно живучи эти твари...
...От друга моего ушла жена,
сейчас не спит он, курит у мольберта
и щурится...
...За что в тюрьме Сикейрос?
Седой, в очках, на стенке пишет фреску.
С годами будет камера музеем...
...Учитель в нашем доме болен раком...
...А всё же человек похож на солнце:
и пятна есть
и отдаёт тепло...
...Пожалуй, утром сын сказал неправду:
конечно, он мне залил книгу тушью,
как бы не стал впоследствии
лжецом...
Стучат часы.
И сердце гулко бьёт.
Мне спать мешает
Огромная горошина -
Земля.
ГОРЕ ОТ УМА
Сколько лет прошло...
Улетаем в космос.
Автограф Грибоедова
стоит дороже "Мерседеса".
Но -
ахают:
бессмертная комедия!
А, по-моему,
это страшно,
что бессмертная,
что не старится,
что современно ставится.
Значит, в век кибернетики
и нейлоновых шуб
Фамусов жив
и жив Скалозуб.
По-моему,
страшно,
что бессмертная
и сегодня понятная.
Хочу,
чтоб новым, красивым людям
непонятен был
некий Молчалин,
как детям нашим
не ясно -
что такое статский советник,
соха,
кандалы
и примус.
ВЕЧНОЕ НЕДОВОЛЬСТВО
Чего ж ещё -
не жизнь,
а рай:
все циркуляры и доносы,
сберкнижки, копии допросов,
наветы, справки, анонимки,
порнографические снимки
и скороспелую халтуру -
отправили
в макулатуру.
Ведь все вопросы разрешает
не бомба,
не бездымный порох,
а логика бездымных споров.
И чудеса творит наука:
у тепловоза скорость звука,
искусственный цветёт рассвет,
век человека -
двести лет...
А люди
недовольны:
кто-то
бессонно делает расчеты,
приняв сигнал с другой планеты,
что покорилась
скорость света,
что обитатели Каллисто
живут
не двести лет,
а триста.
* * *
Введут "Мыслеведение" -
это
пусть будет главным предметом.
Читаю Беркли
чтеньем не беглым,
читаю,
как чёрное звали белым.
Давно это было?
Да, было давно.
Смешно всё это?
Нет, не смешно.
Ну, ошибся один, -
философ был глупый,
но ошибались школы и группы.
Верили школы,
что вечны классы,
есть высшая раса,
есть низшая раса.
Да, что там школы -
народы целые
верили в то,
что чёрное -
белое.
О, если б дело кончалось теорией!
Мальтус, Ницше, Гитлер.
Вера дорого стоит -
в печах крематория
люди всех наций гибли.
И всё потому совершалось,
что дети,
зубря падежи,
даты битв
и мысы, -
учились, как бойко и книжно ответить,
и не учились
мыслить.
КОЛЛЕКЦИЯ
Одни -
старинные деньги копят,
другие -
открытки,
пряники,
книги.
Мой знакомый чудак,
пенсионер Бещев,
имеет в коллекции
странные вещи:
амбарный замок,
лотерейный билет,
толстый учебник криминалистики,
номер от вешалки,
чей-то кастет,
каких-то инструкций ветхие листики,
какие-то справки,
ордер на обыск,
в запретную зону временный пропуск,
некоторые газетные некрологи,
дырокол ревизора железной дороги,
письмо растратчика к адвокату...
Я смотрю с удивлением
на экспонаты.
Смеётся чудак:
-Вот "сыграю в ящик",
и останутся вам,
живущим,
все эти вещи,
ничего не ст-оящие
в настоящем,
но, конечно, уникальные
в грядущем.
КАК ПОЛЬЗОВАТЬСЯ ПЛАНЕТОЙ
( и н с т р у к ц и я )
Х р а н и т ь планету
в чистом небе надо.
Плодить на ней лжецов з а п р е щ е н о.
Р а з р е ш е н о
Шуметь не громче праздничных салютов.
А можно ль по планете громко топать?
Да, по планете можно крепко топать
хмельной ногой,
когда играют румбу...
Расколется Земля, коль топнет бомба.
Двадцать первый век.
Важнее пункта нет,
чтоб кнопки кто-нибудь
не перепутал.
Ведь всё,
что зрело миллионы лет,
исчезнуть может за одну минуту.
Всё из Земли, -
б е р е ч ь её изделия:
каменный уголь,
одуванчик,
дерево,
нефть и железо,
кость дриопитека,
но главное -
живого человека, -
он автор
и ракеты
и гвоздя...
Р е к о м е н д у е т с я,
с планеты уходя,
оставить людям
что-нибудь на память:
своих учеников,
проект моста,
вечный огонь,
лекарство против рака.
ДВА КОСМОСА
И мне бы лететь
и увидеть:
Земля превращается в глобус,
и вот она стала
снежком голубым,
как в детстве,
когда рукавички линяли...
Мне
не бывать космонавтом -
в сердце нет часового хода.
А когда полетят
такие, как я, -
меня,
влюблённого в грибные леса
и синие звёзды, -
не будет.
Не без потерь
покоряют люди
два космоса:
один - в них самих,
другой - где Вега.
Без сомненья, достигнут
И Марса и Лиры.
Я в космос лечу,
что зовут Человеком.
Как сделать,
чтоб он не соврал ни разу
между колыбельной
и траурным маршем?
САМОЕ СЛОЖНОЕ
1.
Есть
одинаковость гвоздей,
деталей,
гирь
и ливней,
но нету
одинаковых людей,
как одинаковых зубов
и папиллярных линей.
2.
Быть может,
где-то на другой планете
есть существо
сложнее человека.
Но на Земле,
на круглом нашем доме,
нет ничего сложнее
человека.
Молекула,
теория Эйнштейна,
реактор атомный -
всё пустяки
в сравненьи с человеком,
будь он хоть Пикассо,
хоть мой сосед,
что с виду прост,
как репа...
Я это всё к тому,
что есть смешной фотограф.
Он на меня
направил аппарат
и с видом превосходства
и всезнайства
сфотографировал
мой нос,
причёску,
уши,
морщины лба,
морщины пиджака
и думал,
что меня изобразил
на глянцевой бумаге.
3.
Каким ты будешь,
когда утро Земли
поднимет тебя
на свиданье с машиной,
кистью,
рукописью,
рейсшиной,
когда труд -
не рубли,
а что-то вроде
рождения сына.
Каким ты будешь,
когда в мундире
останется лишь картофель?
И на зданиях улиц
не реклама котлет,
а фреска
"Гадкий утёнок"?
Предсказывать трудно,
но знаю одно:
как и сегодня,
в будущей школе,
будто и не шумел за веком век,
первоклассник
впервые
в тетрадке старательно выведет
самое сложное слово -
ЧЕЛОВЕК!
САМОЕ СТРАШНОЕ
Было
что-то большое и тревожное,
как перелёт птиц.
Думал: до тебя дотронуться -
побывать в мастерской
воскресшего Врубеля.
И вот
сижу рядом,
читаю, зеваю.
Но и это не страшно:
теперь-то я знаю -
интересней всего
добираться до счастья.
Люблю ругаться с теми,
кто грозы называет плохой погодой,
кто доволен карманным богатством,
Гулливером рисует меня на плакатах.
А я - коренастый и невысокий,
я только мечтаю стать Гулливером.
Пишу,
перечёркиваю строки,
если они глупы и парадны.
А что, если завтра некому перечёркивать?
Но и это не страшно -
жил сложно и честно.
А вдруг
мне врачи запретят волноваться?
Вот оно -
самое страшное.
Готов
на ходьбу с тростью,
помоги мне, трава,
слово,
скальпель.
Только нарисуйте
череп и кости
на пузырьке валерьяновых капель.
МЕЛКИЙ ФАКТ
О, мелкий факт,
ты -
крупного примета,
характеристика,
пуд соли
и анкета.
Определяешь,
физиономист:
вот этот -
трус,
а этот -
эгоист.
Я слышу возраженья:
-Судишь круто,
всё проверяет
трудная минута,
девятый вал,
смертельная атака...
Не верю.
Утверждаю
в сотый раз:
что, если предал человек
собаку, -
при случае
он Родину предаст.
* * *
Падает снег...
на землю,
на чёрный хлеб
с земляникой,
на немятые травы...
В них
дроздёнок
упал из гнезда.
И я - грубый,
ещё не любимый никем,
кроме мамы,
привыкший
к запахам кедра,
бензина,
махорки,
к ароматам больших бараков,
где цветут по ночам
портянки...
Иду по тайге
и не знаю -
чьё сердце
так часто за пазухой бьется,
дроздёнка
или
моё.
ЛЮБОВЬ
Это
когда друг без друга
жить невозможно.
Когда лебедь
кидается белым камнем
за телом подруги
подстреленной
и разбивается насмерть.
Когда вечером
выкуришь лишнее
и ночью
отличная видимость
чёрно-белого сна,
не бывать которому
явью,
как мне уже больше не вкрутишь,
что принёс меня маме аист...
Это
когда друг без друга
жить невозможно?
Неправда, -
ведь живу.
НОЧЬ
1.
Там,
где Большой Медведицы берлога,
зрачки сияют чёрных медвежат.
В музее спит автопортрет Ван-Гога,
храпит сосед,
дома и страсти
спят.
К тебе
сквозь все людские пересуды
я мчусь,
пришпорив красного коня,
ведь ты,
моё единственное чудо,
тоскуешь и не спишь из-за меня.
Я забываю старые печали,
касаясь твоего плеча виском,
а рядом ветер,
шторами качая,
по комнате проходит босиком...
Но я один.
Размеренно и мудро
стучат часы,
линяет чёрный мрак.
Простая и жестокая,
как утро,
приходит мысль,
что всё совсем
не так:
и красный конь,
и выдох твой горячий,
и названная образно звезда,
и для тебя
я ничего не значу,
да, впрочем,
и не значил
никогда.
2.
Нет, словом мне не обозначить,
как без тебя
тоскую я...
В лесу ночная птица плачет,
пасутся кони у ручья.
И травы коням по колено.
Спит у костра дремучий дед.
Луна с улыбкой манекена
бессонно смотрит на рассвет.
А звёзды
щурятся спросонок,
плывя по синему ручью,
где тонконогий жеребёнок
целует в губы тень свою.
ОСЕНЬ
(три эскиза )
1.
Мне было девять лет.
Кланялся грибам, цветам, бруснике.
Мою рубаху бабка полоскала
в осенних, невесёлых облаках.
Журавлика жалел,
что на афише промок
и никогда не улетит на юг.
Свет зажигали рано по утрам.
Я рисовал.
Язык высовывал над акварельной бурей,
безусым классикам приделывал усы.
Осинник багровел,
дни делались короче.
Печальный грач, напоминавший грека,
обдумывал подробности отлёта.
Всего грустней, был в сентябре
скворечник.
2.
Идут дожди, разучивают ветры
певучую февральскую пургу.
Окостенели тоненькие вербы,
и покидают журавли тайгу.
Берёзка машет голыми ветвями,
всё растеряв -
и золото и медь,
как будто хочет вместе с журавлями
куда-то в край далёкий улететь.
Но улететь, озябшая, не может.
Клин журавлей ушёл за облака.
А дождик всё идёт,
гусиной кожей
покрылась почерневшая река.
3.
Начинаю любить
крыловскую басню
о пустой и наполненной бочке...
Иду по листьям,
по рыжим,
по красным,
ступаю по бывшим почкам.
Нежней, чем губами мягкими лошадь
хлеб снимает с ладони, -
волна касается валуна
в приутихшем затоне.
Чистое небо -
как образ Керн,
небо устало от грома.
Тихие утки летят над рекой
к дому
или из дома.
ПОСТЕПЕННО
"Только некто пил свой кофе молча...".
/Д.Кедрин/
Всё на свете
происходит постепенно:
страсть стихает,
созревает плод,
дерево лавровое растёт.
В сентябре
я еду в листопад,
комнату снимаю в Петергофе.
Где-то чьи-то имена шумят.
Пусть шумят,
я молча пью свой кофе.
Не спеша, пишу.
Всё впереди.
От ночных раздумий и курений
бьётся неразмеренно в груди
цензор всех моих стихотворений.
Вдалеке от споров и возни.
Верю я, что рано или поздно
отгорят бенгальские огни,
отсверкают временные звёзды.
Годы всё поставят на места
и рассудят, где волна, где пена...
Мне видна
иная высота,
на неё восходят
постепенно.
Обсудить на форуме |
Письмо авторам
|
