ЛГ. Сухомлинский
Источник: Литературная газета, Москва
Дата выпуска: 03.09.1997
Номер выпуска: 36
Автор: Валерий ХИЛТУНЕН
Заглавие: Был ли Сухомлинский хорошим директором школы
ЭТО БЫЛО так. В конце шестидесятых несколько белых воронят, приехавших
на учебу в Москву, создали в МГУ студенческую коммуну, именованную ими
когда Ликбезом, а в торжественных случаях и Братством Общего Ключа - мы
хотели учиться тому, как лучше прожить свою Жизнь. Мы были излишне
строги к однокашникам нашим, поскольку нам казалось, что они берут
уроки в иной школе, где изо дня в день и из вечера в ночь учатся тому,
как жизнь эту лучше всего прожечь под пустые, как дым, разговоры.
Состав нашей коммуны менялся, мы жили общим столом, снимали квартиру с
общим ключом - так было дешевле. Иногда разговаривали весь день на
английском и писали друг другу обстоятельные письма о смысле жизни. В
общем, оттягивались в романтической гордыне своей.
А более всего были озабочены тем, чтобы искать себе Учителей - ибо
дружно смеялись над тем бредом, который старательно несли нам со своих
кафедр университетские преподаватели (одна из дисциплин звалась в
студенческом обиходе "Тыр-пыр", хотя ее официальное название было
"Теория и практика партийной и советской печати", да и другие многие
науки были тоже, в общем, того же свойства).
Мы тщились найти настоящих учителей. Похожих, скажем, на Елизавету
Кучборскую, которая преподавала нам Эсхила, старинных французов и еще
что-то такое, в чем мы смыслили весьма немного, но нам почему-то было
СТЫДНО, что мы не понимали, над чем так заразительно хохочет на кафедре
эта странная женщина, листая страницы совсем не смешных, как казалось
нам, книг, чего так всерьез страдает над мученьями каких-то придурков
далеких эпох.
Настоящих Учителей было мало, а мы испытывали жуткий голод по
советчикам, наставникам.
...Мы будто торопились принять какую-то таинственную эстафету из рук
тех, кого уже завтра могли бы не застать в живых. Предпочитали общаться
с арбатскими старушками, стариками-диссидентами, оттрубившими по
четверть века в лагерях...
Со временем мы научились каким-то шестым чувством угадывать
приближающуюся смерть и у тех, кому еще было далеко до восьмидесяти и с
кем непременно надо было бы повидаться, поговорить, завязать
переписку... Так произошло в случае с Василием Александровичем
Сухомлинским. Ему было всего 50 - по нашим меркам он был еще слишком
молод, годился всего лишь в дети, если не во внуки нашим Учителям.
Предыдущим нашим собеседником был секретарь петербургского Союза
поэтов, миривший еще Гумилева с кем-то из его обидчиков и последним
видевший Есенина в живых.
Чему нас мог научить советский педагог, сформировавшийся в невнятное
время и в списке литературы, которую он рекомендовал для чтения своим
ученикам, не пошедший дальше Хемингуэя?
Утешало лишь то, что он жил и работал в одной из АКТИВНЫХ ЗОН,
помеченных на нашей карте специальным цветом. Есть несколько таких зон,
особенно урожайных на выдающихся людей. Окрестности Полтавы -
Кременчуга. Гоголь. Макаренко... Двор, в котором, как говорят, чуть не
в одной песочнице играли Луначарский и Петлюра.
Мы не ошиблись. Оказалось, что и Сухомлинский принадлежал к Плеяде
людей, которые достигают Результата в любой деятельности - чем бы ни
занимались. Он жил - ПРАВИЛЬНО.
Рано утром он зажигал свой светильник и писал тексты, имевшие весьма
отдаленное отношение к тому, чем ему предстояло заниматься днем. По его
книгам очень трудно представить себе подлинные будни Павлышской средней
школы.
Другой Учитель, Ф.Я. Шапиро, совсем в другом городе, Ленинграде, далеко
от Павлыша, отмахивалась от назойливых посетителей, приезжавших за
педагогическими шпаргалками - как построить такую же Фрунзенскую
коммуну в Окурове или Пошехонье, - но она не просто выгоняла их, а
настоятельно предлагала идти в Эрмитаж. Некоторые обижались - им
казалось это издевательством.
Сухомлинскому некуда было гнать посетителей - какие там у него в
Павлыше Эрмитажи? Он сам и был - не Эрмитажем, конечно, но - эрмитом,
отшельником, в честь которых и было названо то санкт-петербургское
"убежище отшельников", нынче известное как всемирно великий музей.
Я встречал немало исследователей, которые голову себе вывихнули,
пытаясь внятно сформулировать на простом великорусском языке, в чем
именно состоит педагогическая система Сухомлинского. Один из таких
людей был похож на человека с плохоньким черно-белым компьютером,
который все никак не мог понять, что такого разноцветно-радужного видят
на той же дискете обладатели более мощной техники?
...Беспомощные попытки "своими словами" пересказать коллегам по
возвращении из Павлыша, что удалось подсмотреть у Сухомлинского.
Кстати, он - уникальное отсутствие авторской осторожности - вовсе не
прятал свои рукописи от посторонних глаз. По крайней мере, я помню, что
несколько суток подряд мы ночами ломали глаза, разбирая завитушки его
почерка и мысли.
Дорога была длинная, и мы верили "Комсомольской правде", которая уже
объявила Сухомлинского выдающимся человеком. Так что мы приехали УЖЕ с
пиететом. А то бы пожали плечами - ничего особенного в этих писаниях не
обнаружили, все это есть в Евангелии, у Руссо и чуть-чуть у Торо в его
"Уолдене", да еще и написано чудовищно старомодным слогом.
Я тогда еще не знал, что царицей кулинарного мира является одно
испанское блюдо, рецепт приготовления которого совершенно невозможно
записать ни по-русски, ни даже по-испански. Оно делается едва ли не ИЗ
ВСЕГО, что попадется под руку, а весь секрет в поваре и в последних
мгновениях его священнодействия, когда он делает левой рукой вот так, а
правой - вот этак, и дунет, и плюнет, и взглянет...
Вот так и великая педагогика. И великая этика. И философия... Если вы
спросите китайцев, в чем состоит смысл учения их главного мудреца
Конфуция, они будут долго над вами смеяться, покажут правильный
колодец, из которого мудрец правильно черпал воду, скамейку, на которой
он правильно сидел, ну и еще много всякой чепухи наговорят.
Спор о том, что первично - метод или личность, бесконечен. Как и вообще
спор о том, что нужно делать - душу ли свою совершенствовать либо
внешний мир переделывать, чтобы можно было в нем обитать
по-человечески. У древних был символ - секира о двух концах, как символ
того, что заниматься надо и внешней и внутренней гигиеной.
Заповедь первая - не сиди над уроками; чем больше сидишь, тем больше
сидеть приходится. Он соблюдал этот принцип и сам не утруждал себя
выполнением ГЛУПЫХ задач, и учителей гнал из школы - домой. Не все шли
в библиотеку - книжный магазин в Павлыше обычно был пустынным, но это
говорит лишь о том, что Сухомлинский имел дело с самыми обычными
людьми.
Другой педагог - Щетинин - сказал мне, что он лишь много лет спустя
понял, что делать, если дети начинают ненавидеть своих родителей.
Держал ли он дистанцию? Да. Дети его побаивались. Старался ли он знать
о своих учениках все? Да. Этот символ был нужен в тот год... Как я
понимаю ситуацию, это было время, когда мы очень нуждались в образах -
мы уже знали о Корчаке, некоторые уже слыхали, кто такой Френе.
Сухомлинский все свои монологи в конце концов сводил к ульям и грядкам,
мог часами наблюдать за работой пожилого столяра - причем с таким
выражением лица, как будто завидует мастеровому и не слишком
образованному человеку, забыв, что не столяр, а он, Сухомлинский, -
Герой Социалистического Труда и национальная гордость, мудрец, к
которому едут за советом со всех концов света и тьмы.
Был ли он мудрецом? Это проверяется элементарно - надо тезис за тезисом
опровергать все тезисы.
Необходимо ли директору школы быть хоть немного мудрецом? Не факт.
Можно вполне обойтись житейской сметкой, умением схватывать суть в
разговоре, не вдавясь в детали, вести с миром бесконечную шахматную
партию, в которой научиться на несколько ходов предугадывать тактику
противника...
Он, к счастью, не дожил до эпохи, когда в его адрес полились
панегирики. Ему бы было неприятно.
Впрочем, культа Сухомлинского не получилось - так, культик.
В одном подвальном тире я видел мишень, выполненную в виде образа
Высоцкого - и народ, не сильно негодуя, стрелял кумиру меж глаз, причем
делал это с огромным тщанием и любовно.
К счастью, культ Сухомлинского не приобрел таких форм.
От Шацкого осталось - Скаткин. Про последователей Макаренко Фрида
Вигдорова уже написала свою трилогию, и группа молодых подвижников уже
моталась в Клеменово. Мы туда тоже ездили, и нам там очень не
понравилось, правда, мы уже поняли, что из увиденного нельзя делать
ровно никаких выводов и бывают эпохи, когда лучше всего быть слепым,
как Гомер, и глухим, как Бетховен.
Мы жили у старушки, которая делала на Сухомлинском свой нехитрый гешафт
- ютила странников, поток которых в тот год в Павлыш уже был изряден.
Он был как камушек в ботинке. МХАТ был МХАТом тогда. Сухомлинский был
нужен тогда. Если бы мы уже в те годы знали Френе и Нейла, нам бы не
очень-то был бы нужен и Сухомлинский. Правда, мы скорее всего
захлебнулись бы перенасыщенным раствором. Он был как буфер.
Тема "Сухомлинский-директор" вряд ли сильно поучительна, чему бы он
учил в школе менеджеров, если бы таковая была при нем?
Однажды в студии "Наш дом" было обсуждение, и директора других ДК
говорили с завистью о Марке Розовском: "Если бы мне разрешали ставить
такие тексты!" Будто бы ему кто-то их специально разрешал-благословлял.
Если бы Сухомлинский дожил до эпохи многопартийности, он бы, скорее
всего, пустил бы в школу ВСЕХ, правда, строго-настрого приказав
вытирать перед входом грязные ноги.
Он давал себе право хулиганить. Мог бы он выжить в ином месте?
Уникальным ли было стечение его жизненных обстоятельств?
Он рвал всякие глупые бумажки из роно. Я сам был тому свидетелем.
"Патриотизм - чувство стыдливое", - комментировал он и рвал циркуляр с
предписанием провести сочинение "Моя великая Родина", отправляя его в
урну.
Он жил по-человечески в нечеловеческих обстоятельствах. Скорее всего,
по всем меркам он был плохой директор школы. Формальные показатели у
него были плохие.
Он жил по-сельски. Он садился за письменный стол примерно в тот час,
когда в разных концах этих улиц заснеженных как по сигналу вставали
доярки и птичницы. Я не очень хорошо помню, что там именно колосилось и
блеяло в Павлыше, но что-то, ясное дело, они там производили - село
вовсе не было ни монастырским, ни пришкольным. Хотя, конечно, тут
вполне мог бы возникнуть первый в СССР центр педагогического туризма,
будь тамошнее начальство порасторопнее и поухватистее и случись вся эта
история не ДО перестройки, а ПОСЛЕ (или так пока еще нельзя говорить?).
Впрочем, центр де-факто уже как бы и существовал.
ГОВОРЯТ, что для счастья надо ежедневно, а еще лучше ежечасно видеть
КОНЕЧНЫЙ продукт своей деятельности. Самые спокойные люди - дровосеки.
У них неврозов не бывает. А учителя - все как один невротики, даже если
умело маскируются под что-нибудь другое. Виданное ли дело - не видеть
КОНЕЧНОГО продукта не то что ежедневно - а ВООБЩЕ НИКОГДА! Потому как
аттестат зрелости, который ты выдал питомцу своему, - это по нынешним
дням всего лишь кусочек бумаги, удостоверяющий нечто, что к вечности
может иметь бесконечно малое отношение. А то и совсем никакого. Что и
обидно. А также приводит к неврозам. Говорят, что большое количество
педагогов можно увидеть в двух местах - во время демонстрации "Отдай,
Чубайс, мою зарплату!" и в очереди на прием к психиатру (раньше
учительство большей частью роилось у кабинета невропатолога, но те
сравнительно благословенные времена уже миновали, увы).
А человек, приобщившийся к вечности, может прикидываться хоть
Директором школы, хоть дервишем - у него все будет получаться одинаково
хорошо. Ему диктовать будут ангелы - а они не ошибаются в главном.
...Почему Россия выживет и победит в любых неблагоприятных
обстоятельствах? Потому что всех директоров школ не отстреляешь - тем
более, что любая правящая партия, любой тоталитаризм именно в школьном
директоре и нуждается в самую первую очередь: кого еще сажать депутатом
средь демократических декораций, кому как не директору школы, детского
дома вешать на усталую грудь орден?
Он умер в сентябре в самом начале 1970/71 учебного года. Павлышская
школа осиротела - рядом с Сухомлинским не оказалось НИКОГО, кто мог бы
продолжить его странное дело - быть светлячком в кромешней ночи.
Печальна судьба одинокого гения. В Павлыш нашли-таки "кладбищенского
сторожа", и те, кто бывал здесь при Сухомлинском, более старались туда
не ездить, чтобы не плакать по дороге домой от бессилия и ужаса. Новый
директор демонстрировал всем приезжающим чудовищных размеров кактус, но
в общем контексте тления и его хотелось ненавидеть.
Так что мы более не ездим в Павлыш. И не читаем книг Сухомлинского. Он
нам не их в наследство завещал. Он завещал - себя, как камертон, как
образ человека, умудрившегося сохранить человеческое лицо в
нечеловеческих обстоятельствах. Так что мы просто ищем другого ТАКОГО
ЖЕ - умудряющегося. Обстоятельства-то практически не стали другими...
Письмо авторам
|
