Семейные клубы. Части 35-38.
СЕМЕЙНЫЕ КЛУБЫ. Части 35-38.
МИЛОЗЕРСКОЕ ЧУДО
«…А прошлым летом они ездили в Крым. С формальной точки зрения, были они просто большой группой «дикарей». «Вы кто, — спрашивали их, удивляясь четкой организации, — клуб? Школа?» — «Соседи, — отвечали они, - москвичи». На всем Крымском побережье не было, наверное, более организованных «дикарей». К поездке они готовились всю зиму и весну. Поездкой грезили мальчишки, взрослые подгадывали к этому сроку отпуска. Все обязанности по лагерю распределили задолго до выезда. Главный принцип: ни одного подчиненного, все — начальники. Каждый отвечает за свой участок работы, но уже тут он главный специалист, будь ему двенадцать лет, будь сорок» и слово его — закон.
«Правила-поведения на Крымском побережье» обсуждали до мельчайших деталей. Каждый малыш мог сунуть нос в любой «параграф», не согласиться: «Насчет купания тут не очень правильно…» - и его не одергивали, с ним спорили, соглашались, если доводы были убедительными. Зато уж нарушений там, на берегу, не было — какой же законодатель будет нарушать собственные законы? Было творчество.
…В четыре утра дозорный поднимался по узенькой тропе в - горы. Обозревал окрестности: все ли в порядке? Обычно море было на месте, и чайки кричали, и корабли выплывали из-за горизонта. Дозорный брал телефонную трубку и деловито докладывал: на море порядок. Телефон придумали мальчишки — сами и протянули.
При расставании не плакали, как плачут ребята и вожатые после очень хороших смен в пионерских лагерях. Зачем было плакать — жизнь продолжалась.
Об этом было написано 58 строк в газете. Оказалось, за ними стояло явление. Они доказывали, что отдыхать нужно непременно всей семьей, семейными лагерями. Брать в альпинистские и байдарочные походы детей, чтобы те видели своих пап и мам в экстремальной обстановке и уважали за достойное преодоление трудностей. Многие сетовали на то, что пионерский лагерь, пусть даже и хорошо организованный, не может сделать главного — укрепить семью. Ведь пап и мам пускают на территорию лагеря лишь в редкие родительские дни, в которые если что и передается, то уж, конечно, не семейные традиции и не трудовой опыт.
Мы внимательно рассматривали все слайды, фильмы. Все было правильно, только беспокойно, что семейные лагеря носили скорее какой-то пляжно-спортивный вариант.
Как-то выписал я командировку — в один из таких семейных лагерей. Он был расположен на Ладоге, на малообитаемом острове. Я не знаю, можно ли было назвать семьи, собравшиеся сюда, лучшими семьями страны — никто ведь не проводил всесоюзных конкурсов! Но одно знаю — нигде более я не встречал такого скопища закаленных и смышленых малышей, а родительские педсоветы постоянно затягивались далеко за полночь. О многом говорилось на этих ночных педсоветах, но все-таки главной темой было, как вырастить ребенка трудолюбивым. В один голос сетовали на то, что здесь, на острове, очень трудно найти какие-то общие трудовые дела. И я понял: на будущий год что-нибудь начнется. И не ошибся.
Его величество случай перекрестил дороги одного из семейных клубов и Павла Геннадьевича Панкина. Он работает председателем колхоза. Из окна его кабинета виден бюст полководца Кутузова, чье имя носит хозяйство. Типичное, в общем, со всеми своими нечерноземными проблемами. Одна из них — что делать с «мертвыми» деревнями? У Пенкина не поворачивается язык, чтобы издать совершенно закономерный для такого случая приказ: коли деревня опустела, то ее надо стереть и с карты и с лица земли.
Узнав как-то про один московский семейный клуб, Павел Геннадьевич с ходу предложил его активистам: а не переехать ли вам к нам, а не поработать ли в колхозе, где каждая пара умелых рук, каждая умная голова на вес золота. Москвичи обещаний не давали, но и эти рассуждения не отвергли. Поживем — видим.
Председатель еще не знал, какого джинна выпускает из бутылки. Квартирьеры семейного клуба первый раз появились в Милозерках еще осенью. По приезде в Москву доложили членам клуба обстановку. Был выбран совет, заседавший, правда, не в Филях, что было бы уместно в свете кутузовской символики. А 2 июня десант «созидателей» и их гостей из других семейных клубов высадился в деревне уже надолго.
Первые, недели шла притирка характеров. Они ведь были обычными городскими жителями, лишь в кино видевшими цыганский табор, а других примеров совместной дислокации на местности и вовсе не знавшие…. Первая проблема — однажды куда-то пропали все подростки. Малыши остались с мамами и папами. А весь «сложный возраст» — с 13 до 16 — испарился. К чести родителей, они не стали бить тревогу. Оказалось, что Гриша, Вовка и Павлик сбежали в соседнее село, прихватив в дорогу хлеба кусок и неуемное желание казаться взрослыми и самостоятельными. Не потому, что им было плохо в Милозерках, просто этому возрасту тесно в семье. Прибились к молодым специалистам, семьи которых начинали заселять новые дома. Новые-то они были новые, но недоделок в них уйма. Тем более что специалисты, переселившиеся в село из города, мечтали о таком доме, чтобы и камин, и сауна, и в то же время колодец в самом дальнем углу прихожей, и скотный двор, по самым новейшим меркам скроенный. Мечтали и строили. Их веселый, перепачканный краской образ жизни подросткам понравился. Стали жить и честно отрабатывать свой хлеб. Паша с утра забирался с лопатой в сарай, из которого нужно было выгрести горы мусора, Гришка осваивал совершенно незнакомую область деятельности — вязал оконные переплеты. А Вовка Климанов, о юном мастере на все руки мы уже рассказывали, неторопливо шагал в ту сторону, откуда звучал зов о помощи — столярной, слесарной или по электрической части. А в это время в Милозерках папа и мама Климановы занимались маленьким Димкой и лагерем, который на первых порах требовал нечеловеческих усилий по поддержанию в нем уюта и порядка. Надо было скосить заросли травы, поскольку в ней таились всякие неожиданности, вплоть до взведенного медвежьего капкана и двух кремневых ружей с целыми стволами. Нужно было вычистить колодец и попытаться заселить карасями пруд. Устроить в ветвях коренастого дерева подобие «стадиона в квартире», подвесив качели, лианы, боксерские груши. Переложить русские печи в избах и отремонтировать баньку, Наладить контакты с бабушками-молоковладелицами, чтобы снабжаться роскошной здешней сметаной.
Когда хватало сил, старались фантазировать. Выпустили самую странную в мире стенгазету, авторами которой оказались и пятилетний Антон, и даже двухлетняя Уля.
Поставили на перекрестке дорог шуточный указатель, и слово «Милозерки» вновь появилось как живой географический термин. И прохожие женщины цокали языками, разглядывая этот указатель, и говорили друг другу, будто совета спрашивая: «Пусть живут, что ли!» Сначала женщины думали: приехали дачники — и хотели писать жалобу на председателя, потому как от дачников никакого проку, кроме перевода продуктов и пляжного вида, особенно оскорбляющего крестьянскую сущность в горячую летнюю пору. Но потом увидели, как справно работают взрослые, вдувая огонь в остывшие печи и жизнь В Милозерки. Как пытаются они городских детей своих приохотить к земле и строительству. И окрестные жители поняли, что в данном случае имеют дело с чем-то необычным, ранее в их местности не наблюдавшимся. Правда, приезжие казались им людьми странноватыми: они работали вроде как и не для себя, то есть не на своем клочке земли, и выросшую редиску не везли на базар. А во время концерта в сельском клубе их карапузы вдруг начали демонстрировать публике такие цирковые пируэты, которые здесь наблюдались лишь по телевидению.
Но, в общем, приезжие оказались людьми доброжелательными, а один и вовсе пошел по деревням, собрал и починил все некукующие ходики, покалеченные дорогами велосипеды и даже трансформатор бабушке перемотал, чтобы пользовалась…. Денег за починку не брал, но и надменной гордости не проявлял, если от чистого сердца несли всякую пищевую благодарность, не отказывался.
…Городские подростки, войдя во вкус, начали ремонтировать местную школу. Оборудовать спортивный комплекс они не сумели, но уж больно красивой казалась идея — пошли за подмогой к родителям в Милозерки. Там встретили блудных сыновей милосердно, накормили вкуснейшими щами из свежей крапивы, отправили в баньку и уложили спать на сеновале. Спать не душистом сене было бы неплохо, если бы не упирался в бок некий остроконечный предмет. Извлекли. Оказалось чудное приспособление, вроде мельнички, которое во время войны позволяло сберечь весь — до последней крохи — картофельный крахмал. «Это чтобы окна заклеивать белыми полосками? — спросил пацаненок семьдесят третьего года рождения. — Я знаю, на военных картинках всегда на окнах, бумажки белые…».
А я лежал на печке и читал, вывернувшись наизнанку, родную «Комсомолку» за 1964 год, которой были обклеены все стены и даже потолок в избе. Такая вот музейная изба нечаянно получилась. В нее стали стаскивать предметы старого обихода — и мельничку эту крахмальную, и остатки ткацкого станка, и кремневые ружья. Председатель Пенкин, заехавший в Милозерки на своем «вездеходе», повертел оба ружья в руках и авторитетно заявил, что с 1806 года таких уже не делали, а значит, приволокли их еще, быть может, какие-нибудь суворовские богатыри, которым покорялись Альпы. Сколько же всего хранят эти места! Неподалеку — один из центров российского плотницкого дела. Если выйти на пригорок и повернуться на триста шестьдесят градусов, увидишь все семь заброшенных церквей, В одной, предполагает Пенкин, будет открыт музей народного быта. Другую, он посмотрел на золотые, глиной измазанные руки Сергея Климздюва, тебе подарим, чтобы ты там обсерваторию смастерил — мальчишкам звезды показывать. Про астрономические увлечения Сергея это я Пенкику рассказал — дорога в «газике» однажды была такой длинной, «то хватило на биографии многих «созидателей».
Когда пришла пора уезжать, подростки устроили рев, побежали наперегонки до почты, выгребли мелочь из джинсов и дали телеграммы маме, бабушке и той тете, к которой полагалось ехать на отдых: не надо, не хотим, оставьте нас в покое. Тетя, кстати, тоже в деревне проживала, на даче. Но одно дело просто деревня, а совсем другое — Милозерки.
Дожди размыли название на указателе. Но теперь все и так знают: здесь жилье человеческое, и пахнет чаем, на земляничном листе настоянном. И бегают в траве детеныши: те, что с длинными ушами, — кроличьи, а те, что в трусиках, — человечьи. Осенью их здесь не будет, но останутся добрые следы: в местной школе, в детском саду, в сердцах.
Не знаю, как вам, уважаемые читатели, а мне, например, очень хочется, чтобы и будущим летом дымок над такими вот многосемейными очагами курился в разных уголках нашей страны. А что, может, попробуем — впереди еще много месяцев, срок достаточный для того, чтобы совместными усилиями родить что-нибудь стоящее.
Некоторые читатели, узнавшие о Милсзерках из «Комсомолки» прислали в редакцию обиженные письма: почему, мол, газета говорит об этом опыте как о чем-то уникальном. И в Московской, и в Ленинградской областях этим летом делали свои первые, но вовсе не робкие шаги семейные лагеря. Кто как сумел, тот так и устроился: кто договор с совхозом заключил, кто лагерь палаточный разбил на опушке леса….
Письмо авторам
|
